В общем, я прекрасно провел время в Париже, но с политической точки зрения это было пустой тратой времени. Лишь два события произвели на меня впечатление: праздник газеты французской коммунистической партии «Юманите» под Парижем и праздник газеты «Lutte Ouvriere» в Дижоне.

Праздник «Юманите» был грандиозным мероприятием. Собралось огромное количество людей разных возрастов из разных стран. На гигантской сцене выступали популярные во Франции артисты, певцы и рок-группы, причем, как уверяли организаторы праздника, совершенно бесплатно, такова французская традиция: если ты выступаешь на концерте политической организации, значит, тебе эта организация тебе симпатична, и ты делаешь это бесплатно, просить деньги за участие в политическом концерте – дурной тон.

Мне повезло, я побывал на концертах легендарного Джонни Холлидея и очень интересного французского музыканта Пигаля. Холлидей – просто рокер, только что французский, я к такой музыке равнодушен, а вот Пигаль уже тогда работал в очень прогрессивном направлении – world music, или этнопоп. В его группе были волынщики, человек, который играл на каком-то древнем галльском инструменте. Пел Пигаль только на французском. Сам он выглядел очень необычно: толстый, похожий на шар, бритый наголо, в шортах…

На празднике собрались представители коммунистических партий всего мира и национально-освободительных движений. Везде продавались портреты Че и индейские пончо и шапочки. Я загорелся – хотел купить индейский наряд, но он стоил очень дорого для меня - 80 франков. Наверное, и хорошо, что не купил. Я даже боюсь представить, как бы меня воспринимали в России, если бы я разгуливал в пончо и в шапочке потомка инков. Встретил я на празднике и ряженых из России, в костюмах «а ла русс», они торговали матрешками…

В Дижон мы приехали с Пьером и Жоржем. Пьер провел для меня экскурсию по городу, показал местные виноградники, где растет виноград, из которого производят знаменитые бургундские вина.

Вечером мы пришли на праздник. Он проходил в большом ангаре. Пьер познакомил меня с девушкой, которая, как они уверили меня, знает русский, потому что учит его в Дижонском университете.

– Она – наша сочувствующая, состоит в молодежной ячейке, пообщайтесь, а я пока поговорю с нашими дижонскими товарищами.

Пьер ушел. Я остался один среди незнакомых людей. Девицу звали, кажется, Виолетта (может быть, это ее псевдоним), натуральная блондинка с голубами глазами, стройная, я бы даже сказал – красивая, но вот лицо – потрепанное какое-то, пожившее, так сказать, хотя ей было года 22, она говорила низким голосом, видимо, много курила.

Весь вечер я ей рассказал о нашей организации, что мы – бывшие анархисты которые поняли, что для успеха будущей рабочей революции необходимо создать партию авангардного типа. Я затрагивал разные политические вопросы, предлагал осудить те или иные политические события, конечно, рассказал ей, что мы делали во время путча. Вдруг я заметил, что она смотрит на меня с каким-то сожалением, подумал, что показалось.

– Ты не хочешь угостить меня вином? – спросила она. Виолетта говорила с жутким акцентом, нет смысла его воспроизводить.

– Конечно!

Но в бутылки на нашем столе уже были пустыми, я пошел поискать бутылки с вином на других столиках. Нашел. Но хватило только на один бокал, для Виолетты, она опять посмотрела на меня с сожалением. Заиграла музыка.

– Ты не хочешь потанцевать со мной?

– С удовольствием.

Во время танца я продолжил рассуждать на политические и организационные темы.

– Ой, ля-ля! – взорвалась Виолетта. – Политика, коммунизм – ты все время говоришь о коммунизме! Только об этом!! Неужели ты не хочешь сказать, что я тебе нравлюсь? Что ты меня хочешь прямо здесь и сейчас?

Я опешил, просто я не ожидал такой реакции.

– Нет, конечно, ты красивая. Очень красивая…

«А вдруг она меня разыгрывает? Хороша сочувствующая! Странная девица!» - подумал я, и молчал, пока не закончился танец. Мы сели за столик, Виолетта сказала, что ей нужно пообщаться друзьями, я остался за столиком один, и наблюдал со стороны за праздником. То, что люди, а это были очень простые люди, в основном – рабочие местных заводов, искренне веселились, старики хлопали в ладоши, глядя, как молодые танцуют или участвуют в конкурсах. Вернулся Пьер. Я вздохнул с облегчением. Но об инциденте рассказывать не стал.

Пьер сидел за столиком с активистом сербского происхождения, они обсуждали ситуацию на местном заводе. Пьер мне перевел суть их разговора, я включился него и зачем-то процитировал Бакунина. Наверное, дал о себе знать дух противоречия, мне не хотелось, чтобы Пьер думал, что за короткий срок сумел меня перевоспитать, сделать стопроцентным троцкистом.

Упоминание Бакунина произвело эффект – Пьер взорвался. И как всегда в таких случаях перешел на фальцет. Серб растерялся и предпочел удалиться.