Оставалось непонятным, зачем в этой стройной системе существует начальник и попрыгунчики.

Потом произошли события, которые многое объяснили.

Одно из мест, где производились работы, называлось Помойка. Человек неопытный может удивиться такому названию. Помойка это процесс мытья, возможно, место, где что-то моют, а здесь искали металл: нержавейку, титан, ванадий. Такое место должно называться «прииск», а никак не помойка. Но у Вериса были наготове по меньшей мере две гипотезы.

В глубокой древности некоторые металлы добывали, промывая водой содержащую породу.

Конечно, Помойку трудно было назвать горой, но холмы там были вполне приличные, и золото среди слежавшейся ржавой трухи тоже изредка попадалось. Должно быть, когда-то ржавчину и впрямь промывали, отчего образовались упомянутые начальником Ржавые болота, а теперь перешли к иной технологии, сохранив за техногенным месторождением прежнее название: Помойка.

Другая гипотеза опиралась на словарь синонимов. Вообще, словари синонимов — сомнительное и жалкое явление. В русском языке синонимов нет, есть лишь слова, значения которых частично перекрываются, из-за чего люди малограмотные с лёгкостью заменяют одно слово другим. Помойка это не только место, где моют; для такого места более подходит название «мытня» (а мытарь — тот, кто занимается отмыванием денег), но и территория, куда выливают помои, грязную воду, оставшуюся после мытья. Часто помойка оказывалась также и свалкой, куда сваливали твёрдые отходы. В результате несведущие люди начали называть свалку помойкой и наоборот, а словарь синонимов с простодушием кретина отметил этот факт.

Холмы, где добывался металл, когда-то и впрямь были свалкой, там сваливали излишки опрометчиво изготовленной продукции, а, быть может, и отслужившие, но не пущенные в переработку вещи. За тысячелетия большинство предметов рассыпались пылью и ржавчиной, обратившись в многометровый пласт осадочной породы, но кое-что сохранилось почти в первозданном виде. И теперь обнищавшие потомки транжир рылись в окаменевшем говне, не ради воспоминаний о прошлом, а ради обломков, устоявших перед напором коррозии.

Ради — повелительное наклонение глагола «радоваться». Выискал в грязи почернелые, но сохранные трубки из циркония — и радуйся. Кто знает, зачем их изготовили прежние люди, но выбросили за ненадобностью, а ты нашёл и можешь смастерить много чего полезного. А что работа на Помойке вредна, так кого это интересует? Главное, труд в кайф, еда — вкуснотища и, хотя помойщики жён не имеют, ночью бабы снятся — смак! Спроси любого: «Житуха в жилу?» — и он ответит: «Я тащусь!»

Они и тащились: «Оп-оп!» — а ноги не поспевали в такт бодрым мыслям, и ритм труда превращался в конвульсии. Вряд ли во вселенной нашлось бы что-то страшнее этой радости.

В тот день на прииске случилась пруха: помойщики нашли дуру. По размерам находки делились на мутотень, плямбы и дуры. Дуры были самыми большими и встречались редко. Найденная дура была изготовлена из незнакомого металла, титановый пробник не оставлял на ней следа, а ванадиевый царапал. Значит, обработке металл поддаваться будет, хотя и с трудом. Пробники хранились у бригадира, которого все называли бугром. Человек этот обладал слабенькими телепатическими способностями и некоторыми представлениями о том, как следует работать. Он умел обозначить фронт работ и распределить задания между работягами. Его словарный запас простирался до двадцати девяти слов и включал такие понятия, как «на раз!» и «мылить шею».

Сбежавшиеся работяги (Верис к тому времени уже знал, что перед ним не рабы и не работники, а работяги) облепили дуру и, подчиняясь приказу: «На раз!» — попытались её сдвинуть. Дура не шелохнулась, а один из работяг неожиданно покачнулся и упал. Изо рта потянулась струйка кровянистой слюны, глаза закатились, конечности подёргивались, словно упавший пытался следовать всем транслируемым ритмам сразу.

Работяги оставили дуру и столпились вокруг товарища. Помочь никто не пытался, лишь один почесал темя и задумчиво произнёс:

— Облом.

— Что с ним? — спросил Верис, забыв об обещании не вмешиваться и облома не устраивать. Какое тут обещание, если облом уже случился?

— Ласты склеил, — ответил образованный бугор.

Какие ласты? Вот случай, когда даже из контекста не понять, о чём идёт речь. Об укороченной лапе морского зверя? О приспособлении для плавания, эту лапу напоминающем? Или о мере в двенадцать четвертей хлеба (то есть, три полных каравая, весящих, почему-то, сто двадцать пудов)? Как и чем можно клеить ласты и, главное, зачем это делать? Происходящее неприятно напомнило, как умирал хаврон, убитый малолетним Верисом. Но ведь это не хаврон, это человек, пусть даже разум его недалеко ушёл от хавронова!