Шрифт:
– Зовут меня. Я застегиваюсь на все пуговицы и иду.
«Чего изволите-с?» – «Вот что, молодой человек! Ваши родители препятствуют вам поступить согласно влечениям вашего сердца. Это жестоко и гнусно с их стороны. Верьте, молодой человек, что симпатии порядочных людей всегда будут на вашей стороне. Если любите, то идите туда, куда влечет вас ваше сердце. А ежели ваши родители по невежеству будут препятствовать вам, то скажите мне. Я поступлю с ними по-своему… Я… я им покажу!»
– И, чтобы показать, что в нем сидит самый настоящий дух этот, он добавил:
«Буду у вас на свадьбе. Даже отцом посажёным могу быть. Завтра же поеду вашу невесту посмотреть».
– Кланяюсь и, ликуя, выхожу. Отец стоит тут же, чуть не плачет, а я ему из кармана кукиш показываю.
– На другой день поехал он невесту смотреть. Понравилась.
«Худа, говорит, но симпатия есть на лице. Доброта, говорит, какая-то на лице написана. Грации много. Вы счастливы, молодой человек!»
– Через три дня повез невесте подарки.
«Примите, говорит, от старика, желающего вам счастья».
– И прослезился даже… На пятый день сговор был. На сговоре он пунш пил и два бокала шампанского выкушал. Доброта!
«Славная, говорит, у тебя бабенка! Худая, косая, а что-то французистое в ней есть! Огонь какой-то!»
– За три дня до свадьбы прихожу к невесте. С букетом, знаете ли…
«Где Марьяша?» – «Дома нету…» – «А где она?»
– Тесть мой будущий молчит и ухмыляется. Теща тут же сидит и кофий внакладку пьет. (Раньше всегда вприкуску пила.)
«Да где же она? Чего вы молчите?» – «А ты что за допросчик такой? Ступай туда, откедова пришел! Вороти оглобли!»
– Приглядываюсь и вижу: мой тестюшка, как зюзя… Нахлестался, сволочь…
«Нету! – говорит, а сам ухмыляется. – Ищи себе другую невесту, а Марьяшка… В гору пошла! Хе-хе-хе! К благодетелю пошла!» – «К какому?» – «А к тому самому… К твоему пузатому, превосходительству-то… Хе-хе-хе… Было б не привозить!»
– Я так и ахнул!..
Прохор Петрович громко высморкался, ухмыльнулся и добавил:
– Ахнул и с той поры умней стал…
Рассказ, которому трудно подобрать название
Был праздничный полдень. Мы, в количестве двадцати человек, сидели за большим столом и наслаждались жизнью. Наши пьяненькие глазки покоились на прекрасной икре, свежих омарах, чудной семге и на массе бутылок, стоявших рядами почти во всю длину стола. В желудках было жарко, или, выражаясь по-арабски, всходили солнца. Ели и повторяли. Разговоры вели либеральные… Говорили мы о… Могу я, читатель, поручиться за вашу скромность? Говорили не о клубнике, не о лошадях… нет! Мы решали вопросы. Говорили о мужике, уряднике, рубле… (не выдайте, голубчик!). Один вынул из кармана бумажечку и прочел стихи, в которых юмористически советуется брать с обывателя за смотрение двумя глазами десять рублей, а за смотрение одним – пять рублей, со слепых же ничего не брать. Любостяжаев (Федор Андреич), человек обыкновенно смирный и почтительный, на этот раз поддался общему течению. Он сказал: «Его превосходительство Иван Прохорыч такая дылда… такая дылда!» После каждой фразы мы восклицали: «Pereat!» [112] Совратили с пути истины и официантов, заставив их выпить за фратернитэ… [113] Тосты были шипучие, забористые, самые возмутительные! Я, например, провозгласил тост за процветание ест… – могу я поручиться за вашу скромность?.. – естественных наук.
112
«Да погибнет!» (лат.)
113
Братство (франц. fraternit'e).
Когда подали шампанское, мы попросили губернского секретаря Оттягаева, нашего Ренана и Спинозу, сказать речь. Поломавшись малость, он согласился и, оглянувшись на дверь, сказал:
– Товарищи! Между нами нет ни старших, ни младших! Я, например, губернский секретарь, не чувствую ни малейшего поползновения показывать свою власть над сидящими здесь коллежскими регистраторами, и в то же время, надеюсь, здесь сидящие титулярные и надворные не глядят на меня, как на какую-нибудь чепуху. Позвольте же мне… Ммм… Нет, позвольте… Поглядите вокруг! Что мы видим?
Мы поглядели вокруг и увидели почтительно улыбающиеся холуйские физии.
– Мы видим, – продолжал оратор, оглянувшись на дверь, – муки, страдания… Кругом кражи, хищения, воровства, грабительства, лихоимства… Круговое пьянство… Притеснения на каждом шагу… Сколько слез! Сколько страдальцев! Пожалеем их, за… заплачем… (Оратор начинает слезоточить.) Заплачем и выпьем за…
В это время скрипнула дверь. Кто-то вошел. Мы оглянулись и увидели маленького человечка с большой лысиной и с менторской улыбочкой на губах. Этот человечек так знаком нам! Он вошел и остановился, чтобы дослушать тост.
– …заплачем и выпьем, – продолжал оратор, возвысив голос, – за здоровье нашего начальника, покровителя и благодетеля, Ивана Прохорыча Халчадаева! Урраааа!
– Уррааа! – загорланили все двадцать горл, и по всем двадцати сладкой струйкой потекло шампанское…
Старичок подошел к столу и ласково закивал нам головой. Он, видимо, был в восторге.
Братец
У окна стояла молодая девушка и задумчиво глядела на грязную мостовую. Сзади нее стоял молодой человек в чиновничьем вицмундире. Он теребил свои усики и говорил дрожащим голосом: