Змеи взвились к потолку. Их шип болезненно взрезал уши — значит, Ниро сумел нанести врагу хоть какой-то урон.

И опять Вадим не успел — обрадоваться отдёрнутой конечности, выпустившей добычу: от пинка пёс с жалобным всхлипом врезался в табуретку и не сразу смог встать на лапы.

Ощущение бегущей по руке ленты-змеи ослабло.

Прежде чем чудовище вновь сконцентрировало внимание на мёртвом теле, Вадим оттащил последнее к окну и теперь сидел, вжимаясь в холодные рёбра батареи. Специально для себя (чтобы не забыть?) он повторил: "У "кузнечика" три головы, но разделиться на три действия он не может. Значит, соображалка у трёх змеюк одна. Одна!" Что это ему даёт, он пока не знал; сидел на коленях в позе, как ему казалось, оплакивающего и всё больше воспринимал происходящее кощунственным — и не только по отношению к покойному, а больше — по отношению к самому существованию "кузнечика".

"Кузнечик" был существом примитивным. Вообще. Когда все три змеи вытянулись, точно стрелы, в сторону Вадима, он сразу сообразил, что сейчас будет атака. Или монстр слишком самоуверен, чтобы прятать свои намерения?..

Кто-то несильно потолкал его в плечо.

— Зеркальце! Зеркальце!

Шёпот старушки-чтицы сжал живот Вадима в горячую лепёшку.

Круглое девчачье зеркальце дрожало перед его глазами, стиснутое напряжёнными пальцами. Парень осторожно взял кругляш, и старушка опять отпрянула к подоконнику.

— И что дальше?

"Он должен увидеть себя в зеркале", — проинструктировали его.

Обернулся Ниро, будто услышав убийственный совет. Пёс крепко стоял на ногах, слегка расставленных для упора. Он недовольно морщил нос и подёргивал одной лапой. Значит, ушибся не так сильно.

Что "кузнечик" нападёт в следующее мгновение, Вадим угадал инстинктивно. Наверное, его инстинкты уловили намёк на действие со стороны чудовища. Только сам он резко поднялся на коленях, насколько позволяла тяжесть вцепившегося в него мертвеца, и вскинул руку с зеркальцем. Вскинул победно — и почти сразу запаниковал: "Зеркальце совсем крошечное! А вдруг не поймаю "кузнечика" в фокус?!"

Сработал принцип, который Вадим уловил раньше: одна змеиная голова едва не клюнула зеркальце и — застыла; а к ней потянулись две остальные. Узкие сплющенные морды ничего выразить не могли, но картинку парень машинально оценил: "Самолюбование монстров".

Оказалось, не самолюбование. В частокол "кузнечика" утянулась одна змея, за ней юркнули другие. Тихонько затопали жёсткие конечности. Затрещал дверной косяк — и снова гигантский ребёнок-идиот принялся играть в подъезде строительной сваей: "Грох! Грох!" Каким образом "кузнечик" издавал содрогающий здание шум, Вадим представить не мог, хотя очень старался. Ему почему-то нужно было это понять; однако, напрягая воображение, уверился только в одном: грохот, несомненно, производит именно "кузнечик".

Ниро не пошёл за чудовищем. Он сел рядом со старушкой-чтицей. Та немедленно схватилась за его холку и тихонько осела на пол, придушенно припоминая, кажется, молитвы вперемешку с невнятными возгласами. Прислушавшись и вникнув в её причитания, Вадим уловил: женщина кому-то в воздух рассказывает, что за чудовище присутствовало здесь, в комнате, и как она его боялась. Вскоре речь её начала прерываться слезами, и Вадим неизвестно почему успокоился, что с маленькой чтицей всё будет в порядке, что она выплачет весь увиденный ею ужас и весь испытанный ею страх.

Мёртвая рука стала ещё тяжелее, зато пальцы обмякли. Глухой стук о пол — и парень освободился от хватки покойника.

— Мне что — всё время спрашивать, что делать дальше?

Никто не ответил. Голос заткнулся окончательно.

Зато женщина восприняла вопрос Вадима как сигнал к действию. Шмыгая носом и вздыхая, она принялась собирать выпавшие из гроба тряпки. Потом Вадим помог ей положить на место покойника, а гроб водрузить на табуреты.

Пока чтица заново обряжала мёртвое тело, Вадим вышел из комнаты и через прихожую, стараясь не наступать на жирные от крови лохмотья, заглянул на кухню.

Сначала показалось, что здесь пусто. Стол, газовая плита, старый шкаф в один ряд, напротив — холодильник, ещё стол, пара стульев — и всё это тихое, мирное: холодильник трясётся и тарахтит, дремотно гудит подкрученный газ на плите.

Неужели "кузнечик" сожрал обоих стариков?

Между холодильником и вторым столом оказалось достаточно места, чтобы там мог спрятаться человек. Если старушка-чтица пережила явление чудовища, то женщина, видимо готовившая поминальный стол, плохо перенесла зрелище смерти своего помощника — старика, вместе с которым заглядывала в комнату посмотреть на Вадима. Она сидела, зажав уши ладонями, и легонько покачивалась из стороны в сторону, словно она кого-то или что-то осуждала. Ничего не придумывалось, как вывести её из этого состояния. Вадим беспомощно стоял перед нею, бездумно смотрел на её глаза, видевшие что-то своё и не здесь. И всё же одна мысль проскочила, ошпарила до испарины по всему телу: "При передаче можно потерять половину информации. Будешь жить три дня в мире кошмаров". Что-то было в этих фразах, вырванных из торопливой речи Голоса. Что-то, о чём Вадим знал. Или слышал… Вадим смотрел на женщину, которая маятником раскачивалась перед ним, и не видел её… Кусочек какой-то передачи по телеящику. Ну же, память!.. Вот оно! Митька смотрит боевик, а во время рекламы гоняет по всем каналам. И — обрывок интервью: некий ясновидящий утверждает, что считывает информацию именно с запястья любого человека… А что сделал покойник? Он потребовал взять его за запястье. Значит, передавал информацию? Передал ли? А вдруг Вадимова память снова заартачилась и отказалась её принять? И если приняла, как ею воспользоваться?

Широким машинальным жестом Вадим отёр пот со лба и с минуту смотрел на свою ладонь — будто из воды вытащил, аж льёт.

Сзади подёргали за рукав. Видимо, у чтицы была такая привычка обращать на себя внимание.

— Ты иди, милок, — высоким тонким голосом заговорила она, — я уж тут сама.

Она втиснулась между ним и женщиной в ступоре, оттеснив таким образом Вадима.

"Настоятельная необходимость", — думал Вадим, выходя из кухни и заглядывая в комнату позвать Ниро.