С того дня Лана стала замечать, что старуха бывает в парке каждый день. По крайней мере, когда она гуляла, странная дама находилась там. Сидела на одной и той же лавке. И одета было все в то же пальто. А вот шляпа иной раз уступала место берету или шапочке. Все головные уборы были связаны крючком, но довольно давно: фасоны устарели лет двадцать назад, а нитки кое-где поползли.

– Не знаешь, кто это? – спросила как-то Лана у коллеги, с которой шла после работы к метро. Странная женщина уходила из сквера позже них.

– Конечно, знаю. Это Мария. Она живет неподалеку.

– Она всегда тут, почему?

– О, это очень грустная история…

– Расскажи.

– Я устроилась в нашу организацию девять лет назад. И уже тогда Мария была завсегдатаем этого сквера. Приходила утром, уходила вечером. В любую погоду она являлась, садилась на одну и ту же лавку и следила за входящими. Я, естественно, обратила на нее внимание и так же, как ты, спросила у коллеги, что это за женщина. Кстати, девять лет назад она была точно так же одета. Стоял февраль. А она сидела на лавке в осеннем пальто и шляпке. Только сверху шаль накинута была, и все. А шел снег. И ветер дул. Я смотрела на женщину и внутренне содрогалась. Хотела даже подойти к ней и спросить, не нужна ли помощь. Вдруг, думаю, ей плохо. Вот и сидит в такую непогоду. Но коллега меня остановила. Сказала, что она все равно не уйдет. Будет сидеть, пока метро не закроется.

– То есть эта Мария тут до часу ночи торчит?

– Да. С девяти до часу.

– Но зачем?

– У Марии была дочь Катя. Поздняя. Она невероятно любила ее. Девочка родилась мертвой, еле откачали. Потом она болела, и Мария билась за ее жизнь многие годы. В итоге выросла дочка умницей и красавицей. Поступила в институт. Мать, естественно, так над ней тряслась, что готова была провожать чадо до вуза. Но девушка, естественно, не позволяла Марии. Она не хотела стать посмешищем. Где это видано, чтобы девушку восемнадцати лет мать пасла? Марии ничего не оставалось, как только смириться. Но она все равно провожала дочь по утрам. До той самой лавочки. Потом девушка выходила из сквера и шла к станции метро. Мать смотрела ей вслед. Когда Катя скрывалась за дверью, Мария садилась на лавочку, чтобы немного подышать воздухом. Потом уходила домой, готовила еду, убиралась, а после обеда вновь возвращалась в сквер, чтобы встретить дочку. Она была уже пенсионеркой и всю жизнь посвятила дочке. Кстати, именно Катя любила вязать крючком. И на все праздники преподносила матери новое изделие.

– И что же произошло с Катей? – спросила Лана, хотя сама примерно представляла – что именно.

– Однажды, это было в начале весны, Мария, как обычно, пошла провожать дочь до сквера. Она накинула на себя пальто, натянула на голову шляпку. Она была летней, но Катя подарила ее матери на 8 Марта, и та решила ее обновить. Мария дошла до своей лавки, села на нее, проследила за тем, как дочь скрывается за дверью станции метро, и хотела уже возвращаться домой. Но вспомнила, что там ей особо нечего делать. Еда сготовлена, квартира убрана. И Мария решила остаться в сквере, тем более что погода позволяла – тепло и ясно. У Кати в тот день было все две пары, и она обещала вернуться совсем скоро.

– Она не вернулась, да?

– Да. Мария прождала до закрытия метро. Она бегала к телефону-автомату, звонила подруге Кати. Но сначала той дома не было, а когда она появилась, то сообщила, что Катя поехала домой. И Мария ждала. Когда метро закрылось, она пошла домой. Оттуда позвонила в милицию. Но ей сказали, что рано беспокоиться. Еще слишком мало времени прошло. Дочь могла просто уйти на дискотеку. Студентка, как-никак. Мария знала свою Катю. Та без предупреждения никогда бы не ушла на танцульки. Поэтому начала обзванивать больницы и морги, потом всех Катиных знакомых. Но никто не знал, где ее дочь.

– Она так и не нашлась?

– Совершенно верно. Катя до сих пор числится пропавшей без вести. А ее мать каждый день приходит в этот сквер и ждет, когда дочь вернется.

– Очень грустная история…

– Я предупреждала.

После того разговора Лана стала гулять по другим аллеям сквера, чтобы не видеть Марию. Ей было очень жаль эту женщину, при взгляде на нее хотелось плакать.

Осенью Лана перекрасилась. До этого она ходила со светлыми волосами. Свои были русыми, и она их слегка обесцвечивала. А тут вдруг у нее возникло непреодолимое желание поменять масть на темную. За лето лицо загорело, и Лана решила, что темно-каштановый цвет пойдет ей больше, чем золотистый. Вот и перекрасилась. Результат ей понравился. Только пришлось каждый день темнить карандашом брови и покупать более яркую помаду. А так как она обычно пользовалась бежевой, то не сразу угадала, какой тон выбрать. Первая помада оказалась такой темной, что пошла бы разве только негритянке. Вторая – слишком красной, вульгарной. Третья, бургундского тона, к счастью, ей подошла.

Перед работой Лана уложила свои яркие волосы в новую прическу: завила их на бигуди, распустила, сделала макияж и, посмотрев в зеркало, убедилась в том, что выглядит очень свежо. Будто это и не она вовсе!

Лана так долго прихорашивалась, что опоздала на свою маршрутку и запросто могла не успеть к началу рабочего дня. Это Лану напрягло – она была пунктуальной и обязательной, и, желая оказаться на месте вовремя, она от метро неслась на всех парах. Она так спешила, что не заметила Марию. А старушка между тем, увидев Лану, вскочила и бросилась ей навстречу. Но не остановилась, как обычно, в полушаге, а подлетела и выдохнула в лицо девушке:

– Катенька, ты вернулась!

Лана отшатнулась от Марии.

– Простите, что вы сказали?

– Доченька, – прошептала старуха и заплакала.

– Мария… Не знаю вашего отчества… Вы простите меня, но я должна сказать вам: я не Катя.

– Ты Катя. Моя доченька. И ты вернулась. – Мария схватила Лану за руку и начала ее целовать.

– Перестаньте! – взмолилась та, вырывая кисть. – Я не ваша дочь. Вы перепутали…

Но Мария не слышала слов, произносимых Ланой:

– Доченька, милая… Где ж ты была столько времени?