Шрифт:
А Онегину представляется, что он обманут («…попав на пир огромный, / Уж был сердит…»). И, соображаясь с правилами поведения светского человека, он собирается отплатить Ленскому той же монетой («Поклялся Ленского взбесить…»), не представляя себе последствий своего поступка для юноши, который все воспринимает серьезно.
Чтобы продемонстрировать несовпадение мыслей, душевного склада и поведения Онегина и Татьяны, Пушкин разворачивает перед читателем подробную историю «воспитания чувств» младшей Лариной, начиная с ее родителей. И снова здесь подспудно звучит тема семьи, но уже не патриархальной, а светской: об отце Онегина сказано очень немного, о матери вообще ничего. Онегин, в сущности, растет вне семьи, его воспитывают и образовывают чужие люди. А Татьяна, хотя она и казалась чужой в своем семействе, тем не менее невольно усваивает многое из того патриархального духа, которым проникнута семейная атмосфера в доме Лариных. И в финале романа Татьяна отвергает Онегина, так как не в состоянии отказаться от данного ею обета и разрубить семейные устои.
Татьяна воспитывается в семействе, где все идет по издавна заведенному порядку. «Они хранили в жизни мирной / Привычки милой старины». У Лариных «водились русские блины», они «любили круглые качели, подблюдны песни, хоровод», «им квас как воздух был потребен» – все это взято из народного обихода. Сравним это с тем, что подают Онегину в ресторане, и его развлечениями. Даже ритм жизни Онегина и Татьяны не совпадает: в Петербурге он просыпается после полудня, Татьяна любит «на балконе предупреждать зари восход».
В. Кошелев резюмирует: «Русская жизнь 1820-х годов странным образом сложилась так, что два соседа по имениям, принадлежащие, в общем, к одному социальному кругу, к одному слою русского дворянства, оказываются отделены друг от друга даже таким естественным показателем человеческой жизни, как характер еды и питья. Еда и питье становятся знаковыми сигналами: они демонстрируют изначальную невозможность соединения героев, предназначенных один другому «в высшем свете».
Вглядимся попристальнее в то, как и чем живут в своих усадьбах помещики средней руки, которые и составляют большинство дворянской уездной России.
Поначалу Онегин, «порядка враг и расточитель», даже рад перемене образа жизни, но на третий день, предоставленный сам себе, вновь начинает скучать. Его совершенно не интересует новый дом, который «Отменно прочен и спокоен / Во вкусе умной старины». Под «стариной» здесь подразумевается не время Скотининых, которые и от своего века отстают, а «золотой век» дворянства, уже научившегося ценить комфорт.
Везде высокие покои,В гостиной штофные обои,Царей портреты на стенах,И печи в пестрых изразцах.Штофные обои и изразцовые печи – приметы XVIII века. Уже само слово «обои» говорит об их происхождении. Мы клеим на кирпич или бетон бумажные «обои», а еще в начале XIX столетия на специальные деревянные рамы, подгонявшиеся под размер стен, натягивали шелковую ткань (штоф) и укрепляли в простенках. Отсюда и название, закрепившееся позднее за бумажными рулонами, которые никто никуда не прибивает. Один из мемуаристов XIX века вспоминал: «У бабушки и в доме все было по-старинному, как было в ее молодости, за пятьдесят лет тому назад: где шпалеры штофные, а где и просто по холсту расписанные стены, печи… из пестрых изразцов».
Изразцами на Руси печи украшали издавна. На белых или цветных плитках размещался прихотливый узор или целые картинки. Образцы таких печей XVIII века можно видеть во многих музеях России. На каждом изразце представлена какая-то сценка с соответствующей подписью. Например, изображен солдат на часах, а под ним написано: «Со страхом краулю».
Полы в усадьбе делались из широких и толстых дубовых досок, которые редко бывали крашеными. Обычно полы натирали воском и покрывали домоткаными дорожками, в некоторых домах побогаче полы сплошь застилали грубым сукном.
В кратком описании дядиного дома, где поселился Онегин по прибытии в деревню, даются самые характерные детали дворянского провинциального интерьера начала XIX столетия. В записках Д. Бутурлина читаем: «Убранство гостиной было… одинаково во всех домах. В двух простенках между окнами висели зеркала, а под ними тумбочки или ломберные столы. …Стоял неуклюжий, огромный, с деревянною спинкою и боками диван (иногда, впрочем, из красного дерева); перед диваном овальный большой стол, а по обеим сторонам дивана симметрически выходили два ряда неуклюжих кресел… Вся эта мебель была набита как бы ореховою шелухою и покрыта белым коленкором, как бы чехлами для сбережения под ним материи, хотя под коленкором была нередко одна толстейшая пеньковая суровая ткань».
И сами «дома почти у всех были одного типа: одноэтажные, продолговатые, на манер длинных комодов; ни стены, ни крыши не красились, окна имели старинную форму, при которой нижние рамы поднимались вверх и подпирались подставками. В шести-семи комнатах такого четырехугольника, с колеблющимися полами и нештукатуренными стенами, ютилась дворянская семья, иногда очень многочисленная, с целым штатом дворовых людей, преимущественно девок, и с наезжавшими от времени до времени гостями» (М. Салтыков-Щедрин. «Пошехонская старина»). Но как ни непритязательно было такое жилище, оно все же отличалось от домов недворянских: обязательным элементом помещичьего дома являлся фронтон, покоящийся на четырех колоннах, которые укреплялись на крыльце.