— К-как расстаться? А, в раздевалку? Я сейчас…

— Нет, нет, вы не так поняли. Оставьте его здесь. Мне в аренду, по-дружески, под расписку… На полгода, не меньше.

(Этот случай в ряду прочих послужил поводом для бесед о детской внушаемости.)

ЗНАЮ, ЧТО НЕ ЗНАЮ

— Подождите, одну секунду, забыл сказать… СДЕЛАЙТЕ ПОПРАВКУ НА ТО, ЧТО Я НЕ ГОСПОДЬ БОГ. Я понятно выразился?..

Момент, сбивающий с толку. В энном проценте случаев, давая совет, желаю, чтобы меня не послушались.

Три недели назад мать одиннадцатилетнего Гриши Д. пришла посоветоваться, отправлять ли сына на лето в пионерлагерь. Лагерь с неплохой репутацией, обычного типа. А мальчик не очень обычный: потолще других и расходящееся косоглазие, за что получил прозвище Арзамас ("Один глаз на вас, другой в Арзамас").

Одно время и ногти грыз, и чуть что — истерики…

Основное страдание: человекобоязнь. Не умеет и не любит общаться. Притом обожает животных, неплохо учится, многое понимает не по возрасту глубоко. И все-таки с двумя товарищами находит общий язык, только вот не со всеми… Да и разве со всеми можно? "Один на вас, другой в Арзамас…"

Но в жизни-то надо привыкать — пусть не дружить, но жить и как-то общаться… Чем раньше, тем лучше.

Так я подумал (да и сейчас так же думаю) и, приняв во внимание, что за последний год Гриша окреп и физически и морально, адаптировался в моей игровой группе, уже и в секции вольной борьбы начал заниматься, решительно посоветовал:

— Отправляйте.

Гляжу, мама расстроилась. Видимо, она хотела другого совета.

— Понимаете… Он… Прямо не говорит… Боится он лагеря.

— Боится, понятно. А все-таки отправляйте. Пора, пусть привыкает.

— Доктор, мне так его… В школе, сами знаете, мало радости. Отец тоже не понимает… Я уж стараюсь… Внушаю, что он будет чемпионом, самым…

— Не перестарайтесь, мой вам совет. Приготовите к райским кущам, а жизнь… (Увы, сбывшееся пророчество.)

— Да, но ведь он уже… Детство кончается, как же без веры в лучшее. Что же, сызмальства подрезать крылышки?

— Наоборот, укрепляйте. Для этого и приходится выталкивать из гнезда.

Вытолкнули.

Сегодня узнал обо всем в подробностях.

Из лагеря он сбежал на восьмые сутки. Не понравился вожатому, не понравился всем или только двоим-троим… Два дня пропадал без вести — заплутался где-то, ночевал на автобусной остановке. Когда вернулся, грязный, измотанный, на себя не похожий, был тут же выпорот отцом и заболел воспалением легких.

Три года лечения насмарку.

— Вы все правильно советовали, доктор, но так нехорошо вышло.

— Да, я советовал правильно, но лучше бы я дал неверный совет. Я поддался гипнозу своего опыта и пренебрег вашей интуицией; я прав в девяти случаях из десяти или в девяноста из ста — а вы правы в своем. Теперь я опять знаю, что ничего не знаю.

Ничего этого я не сказал…

ПОДОЖДИ, КРАСНЫЙ СВЕТ

Вчера вечером, выйдя из диспансера, встретил Ксюшу С. Вел ее с пяти лет до одиннадцати — некоторые странности, постепенно смягчившиеся. (Мать лечилась у меня тоже.)

Года три не появлялась. Бывший бесцветный воробышек оказался натуральной блондинкой, с меня ростом.

— Здрасьте.

— Ксюша?.. Привет. Кстати, сколько сейчас… Мои стали.

— Двадцать две девятого.

— Попробовать подзавести… А где предки?

— Дома. Опять дерутся из-за моего воспитания.

— А что же не разняла?

— Надоело.

— Понятно. Ну пошли, проводишь? Мне в магазин. Ты сюда случайно забрела?

— Угу.

— Подожди, красный свет… А помнишь, кукла у тебя была… Танька, кажется?

— Сонька.

— Мы еще воевали, чтобы тебе в школу ее разрешили…

— Я и сейчас еще. Иногда…

— Жива, значит, старушка. Заслуженная артистка.

— Уже без рук, с одной ногой только. И почернела. Я ее крашу… Хной.

Плачет.

— Ксюша. Ну расскажи.

— Ничего… Ничего не понимаю… Школу прогуливаю… Не могу… Развелись, а все равно еще хуже, никогда не разъедутся… Каждый день лаются. Мама кричит, что положит в больницу или сама ляжет. Папа сказал, что я расту… таким словом прямо и сказал, а у меня один Сашка, они его и не видели… Мы с ним только в лагере, и не целовались, и ничего… Только письмо одно написал и звонил два раза, один раз папа подошел, а другой мама, и не позвала… А другие звонки — парни какие-то и девчонки, доводят… Один раз отец подошел, а они: "Ваша Ксения… в воскресенье". Трубку бросил, смотрел страшно, а потом как заорет. И слово это самое повторил…. И ударить хотел… А в другой раз сама подошла, и как закричит кто-то: "Ча-а-ай-ник!" — и трубку повесили. Я знаю, это Архимов, из нашего дома, ему уже восемнадцать, он мне два раза уже… Один раз из лифта не выпускал. "Ты, сказал, уже раскупоренная бутылочка, по тебе видно…" А что видно?! Что? Что?