Хоть я и психиатр по происхождению, но никак не возьму в толк некоторых человеческих странностей. Вот вижу, сидят в погожий денек на лавочках по дворам и паркам мамаши-папаши с малышами да в большом количестве там и тут крепенькие пенсионеры и пенсионерки. Сидят. Подолгу сидят. Разговаривают. Молчат. Закусывает кое-кто кое-чем. Забивают кое-куда козла. И опять сидят. Странно. Ведь могли бы и походить. И в футбол поиграть могли бы. В лапту, в волейбол, в городки?.. Нет, сидят.

Зашел однажды в громадный спортзал посмотреть, с научной целью, как занимаются каратэ. Вижу: около сотни залитых потом молодых людей в кимоно прыгают, машут реками и ногами, наносят теням друг друга удары, кричат: «И-а-а!» Но боже мой, что такое… Шесть огромных фрамуг, но чуть-чуть приоткрыта только одна, при 7 градусах тепла на улице. Скорей зажать нос и бежать отсюда…

Что важнее для здоровья: воздух или движение?

Кто более велик— Бах или Моцарт? Пушкин или Толстой? Шекспир или Данте?

О чем, кажется, толковать?

Свежий воздух — это хорошо, это полезно. Мы знаем. Только вот дует что-то, прикроем форточку.

Человечество болеет хроническим идиотизмом. Сейчас докажу.

Начнем с того, что свежий воздух, открытый воздух — просто НОРМАЛЬНЫЙ воздух. Воздух Природы, взрастивший нас, — ионно-газовый океан, среда и питание нашей крови, клеток, мозга, питание первейшей, величайшей необходимости. На свежем воздухе прожил Мафусаил свои 900 с лишним лет (ну, может быть, чуть поменьше, не спорю); на свежем воздухе взросли наши гены.

Надо еще заметить, что свежий воздух — не один, их очень много: воздух лесной, степной, морской, горный, воздух лиственной чащи, сосновый, луговой, пасечный… Что ни местность, ни уголок, то и свой особенный свежий воздух. НОРМАЛЬНЫЙ воздух — не роскошь, а средство жить.

Человеческий организм, однако, имеет немалые резервы приспособления к воздуху городов и закрытых помещений — спертому, отравленному, ненормальному. Можно удивляться, как человек выдерживает это грандиозное хроническое отравление.

Впрочем, как сказать…

История этого приспособления уходит корнями в непроглядную тьму веков, когда кого-то из наших предков осенило забраться в пещеру и развести там огонь…

Долго ли, коротко ли — сидят обезьянолюди в пещере, заваленной преогромным камнем. Тепло, сытно, уютно. Но почему-то вдруг один из них встает, пошатываясь, вращая помутневшими глазами, фыркая, кашляя и указывая лапой на камень, произносит:

— У!

Что означало: душновато здесь стало, братцы. Давайте-ка этот камень отвалим. Глотнем свежего воздуха.

Двое других ему возражают:

— Э!Э!

Что означало: ничего, зато тепло, и саблезубый тигр не кусается, и палеошакал не украдет наш шашлык. Сиди, короче говоря, и не рыпайся. И тут еще один обезьянолюдь сказал: «э», и еще двое — «у».

Тогда тот, первый, произнесший «у», подошел к камню и отвалил его. Но двое первых, возразивших «э», привалили обратно. Началась драка, кому-то откусили ухо, но это уже исторически несущественно. Камень же и поныне — то отваливается, то приваливается.

С той-то поры ценой потери свежего воздуха стали расплачиваться за тепло, сытость и безопасность, и разделилось человечество на две непримиримые партии: тепловиков и свежевиков.

Будучи убежденным, идейно и физически закаленным свежевиком, не могу далее вести повествование с позиций гнилого объективизма. Провозглашаю: да здравствует свежий воздух! Долой трусливый отравный перегрев! Прочь одуряющие радиаторы, источники ядовитой пыли, головных болей, сердечных спазмов, склероза и, — прошу поиметь в виду — импотенции. Да, без шуток, экспериментально доказано: избыток тяжелых ионов…

Меня перестают читать, машут руками, кричат «э!», фанатически законопачивают форточки, машинально включают газ, все до одной горелки, на полную катушку… Да еще и электрокамин! На улице, понимаете ли, северный ветер, зуб на зуб… Неужели вам не хватает даже этих комнатных плюс восемнадцати? Ведь это почти тропическая жара! А что бы вам скинуть с себя неуклюжие шкуры да потанцевать хорошенько?..

Жмутся, хмурятся. Обкладывают поролоном, замазываются замазками, баррикадируются матрасами — и ни одной, ну ни одной щелочки!