Портос не совсем понял эти слова, но, как мы знаем, он не отличался сообразительностью.

— Так вы говорите, — продолжал он, — что граф Рошфор говорил обо мне кардиналу?

— Да, а затем королева.

— Королева?

— Чтобы внушить нам доверие к нему, она даже дала ему знаменитый алмаз, помните, который я продал господину Дезэссару и который, не знаю каким образом, снова очутился в ее руках.

— Но мне кажется, — заметил Портос со свойственным ему неуклюжим здравомыслием, — она бы лучше сделала, если б возвратила его вам.

— Я тоже так думаю, — ответил д’Артаньян. — Но что поделаешь, у королей и королев бывают иногда странные причуды. А так как в конце концов в их власти богатство и почести и от них исходят деньги и титулы, то и питаешь к ним преданность.

— Да, питаешь к ним преданность… — повторил Портос. — Значит, в настоящую минуту вы преданы?..

— Королю, королеве и кардиналу. Более того, я поручился и за вас.

— И вы говорите, что заключили некоторые условия относительно меня?

— Блестящие, мой дорогой, блестящие. Прежде всего у вас есть деньги, не так ли? Сорок тысяч ливров дохода, сказали вы?

Портос вдруг встревожился.

— Ну, милый мой, — сказал он, — лишних денег ни у кого не бывает. Наследство госпожи дю Валлон несколько запутано, а я не мастер вести тяжбы, так что и сам перебиваюсь, как могу.

«Он боится, что я приехал просить у него взаймы», — подумал д’Артаньян.

— Ах, мой друг, — сказал он громко, — тем лучше, если у вас заминка в делах.

— Почему: тем лучше? — спросил Портос.

— Да потому, что его преосвященство даст вам все земли, деньги, титулы.

— А-а-а! — протянул Портос, вытаращив глаза при последнем слове д’Артаньяна.

— При прежнем кардинале, — продолжал д’Артаньян, — мы не умели пользоваться случаем, а ведь была возможность. Я говорю не о вас: у вас сорок тысяч доходу, и вы, по-моему, счастливейший человек на свете…

Портос вздохнул.

— Но тем не менее, — продолжал д’Артаньян, — несмотря на ваши сорок тысяч ливров доходу, а может быть, именно в силу этих сорока тысяч ливров, мне кажется, что маленькая коронка на дверцах вашей кареты выглядела бы очень недурно, а?

— Ну разумеется.

— Так вот, друг мой, заслужите ее: она на конце вашей шпаги. Мы не повредим друг другу. Ваша цель — титул, моя — деньги… Мне бы только заработать достаточно, чтобы восстановить Артаньян, пришедший в упадок с тех пор, как мои предки разорились на крестовых походах, да прикупить по соседству акров тридцать земли, — больше мне не нужно. Я поселюсь там и спокойно умру.

— А я, — сказал Портос, — хотел бы быть бароном.

— Вы им будете.

— А о других наших друзьях вы тоже вспомнили? — спросил Портос.

— Конечно. Я виделся с Арамисом.

— А ему чего хочется? Быть епископом?

— Представьте себе, — ответил д’Артаньян, не желавший разочаровывать Портоса, — что Арамис стал монахом и иезуитом и живет как медведь; он отрекся от всего земного и помышляет только о спасении души. Мои предложения не могли поколебать его.

— Тем хуже! — сказал Портос. — Он был человек с головой. А Атос?

— Я еще не виделся с ним, но поеду к нему от вас. Не знаете ли, где его искать?

— Близ Блуа, в маленьком именьице, которое он унаследовал от какого-то родственника.

— А как оно называется?

— Бражелон. Представьте себе, друг мой, Атос, который и так родовит, как император, вдруг еще наследует землю, дающую право на графский титул! Ну на что ему эти графства? Графство де Ла Фер, графство де Бражелон!

— Тем более что у него нет детей, — сказал д’Артаньян.

— Гм, я слыхал, что он усыновил одного молодого человека, который очень похож на него лицом.

— Атос, наш Атос, который был добродетелен, как Сципион! [*] Вы с ним виделись?

— Нет.

— Ну, так я завтра же повидаюсь с ним и расскажу о вас. Боюсь только, — но это между нами, — что из-за своей несчастной слабости к вину он состарился и опустился.

— Да, правда, он много пил.

— К тому же он старше нас всех, — заметил д’Артаньян.