В Комитете пребывали двое – Манкин, который, казалось, никогда из квартиры в «Академдоме» не уходил, и Густав. В отличие от первого второй был здесь редким гостем. Привести его в Комитет мог только звонок президента или неотложное дело. Все остальное время он ковырялся у себя в подсобке Исторического музея. У каждого эксперта была вторая работа. Без этого невозможно замаскировать само существование Комитета, объяснить его отсутствие во времени и пространстве. Очевидные противоречия между высочайшей квалификацией, отсутствием работы и приличными условиями существования рано или поздно подвели бы заинтересованных лиц к Комитету. И тогда прощай, «Академдом», прощай, президент, человек беспощадный, но справедливый. Прощай, привычный уклад жизни, окружение, вечная погоня за раритетами, постоянный риск, который сродни наркотику. Это для большинства комитетчиков было бы сродни потере самого себя, ибо люди творческие, как известно, болезненно переносят любые резкие перемены. Именно поэтому экспертам разрешалось работать, где им хочется, и делать все, что хочется, но только если это приносит бесспорную пользу главному делу, ради чего и создавался Комитет.

Не будет Комитета – не будет и квартиры на юго-западе Москвы. Не будет ни сладостной погони за исчезающими в потоках времени символами прошлого. Не будет эксперта Густава, останется только Густов Роман Николаевич, реставратор Исторического музея. Не будет Голландца, специалиста по розыску произведений искусства, чье имя занесено в записные книжки «черных» коллекционеров России. Никого и ничего не будет. Даже защиты от милиции и ФСБ. Никто и сейчас не станет защищать эксперта, если он по хмельной заварушке интеллигентно выбил кому-то глаз. Но если он выбил его для отвода чужого пристального взгляда от Комитета или во благо дела, ему могут подсказать, как избавиться от назойливости правоохранительных органов. Но могут и не подсказать. Если ты эксперт, делай, что считаешь нужным. Только не попадайся. Не надо.

Проходя мимо своего «офиса», Голландец бросил рюкзак на кресло, включил компьютер и направился к Густаву.

– Когда сгниет лодка?

Этим вопросом он приветствовал Густава уже два года. И каждый раз тот отвечал:

– Пока реставратором в Историческом Густав – не дождетесь.

– Что слышно нового о яйце?

– Абсолютно ничего. – Густав снял очки и откинулся в кресле. – Я просмотрел генеалогические древа Черкасовых и Пимановых и не увидел ничего.

– Кто такие Пимановы?

– Это родственники бабки. Кочегары, истопники. Молокане и даже один эсер. Правда, все, включая эсера, никогда не приближались к Москве ближе чем на расстояние пуска «Булавы». Это, чтоб ты знал, новая ракета на наших атомных подводных лодках. За Уралом Пименовых и Черкасовых обитало пруд пруди, и ближе всех к дому Романовых в географическом и ином смысле приблизилась как раз та самая бабка, что преставилась в Перми.

Когда Густав не мог подобрать антоним какого-то понятия, он с присущей всем интеллигентам непосредственностью употреблял различные модификации слова «иное».

Голландец присел на его стол, открыл баночку с монпансье, попробовал угостить Густава. Попытка оказалась неудачной. Тот терпеть не мог сладкое. Но еще больше не терпел, когда над его ухом что-то сосали.

– Мне тут в голову мысль одна пришла, дружок, – постучал леденцом по зубам Голландец и незаметно сглотнул долгожданную слюну. – У Черкасовой есть проблемы?

Густав взялся за край стола и развернул кресло в сторону эксперта.

– В каком смысле – проблемы?

Хмыкнув, Голландец и ноги тоже положил на стол Густава.

– В каком смысле? Ну, разумеется, не в ином. Открой в голове словарь Ожегова. Слово «проблемы» там квартируется по соседству со словами «придурок» и «полудурок».

– И что?

– Нет, лодка точно скоро сгниет.

– Не трогай мою лодку! Это единственная вечная вещь в Москве!

– Черкасова, если я правильно понял на совещании, бизнесвумен. А в Москве, где из вечного только твоя долбаная в прямом смысле слова лодка, бизнесвумен без проблем может быть только в двух случаях. Если она жена мэра Москвы или если она мэр Москвы. Могут у женщины быть проблемы или нет, признавайся!

– Могут.

– А если могут, то думай.

Голландец медленно сполз со стола и через минуту уже сидел за столом, стуча пальцами по клавиатуре.

«Черкасова, форма предприятия».

База данных налоговой инспекции по городу Москве беспристрастно выдала:

«ЗАО «Инвестстрой».

– Да, – пробормотал Голландец. – Заниматься в городе-герое инвестстроем при бывшей первой леди, занимавшейся инвест… – чтоб ему провалиться – строем, а теперь и при нынешней, это, я вам скажу… За это городу и присвоили героя…

«На предприятии введена форма управления – арбитражное управление».

– Вот оно как… Да мы культурно ликвидируемся?..

Он посмотрел в потолок, улыбнулся и закрыл базу данных. Открыл информационную кладовую Комитета и набрал в поисковике:

«Улица Костикова, дом… квартира…»

Его друг капитан жил с женой и двумя детьми жены от первого брака. Несмотря на то, что в этой семье он пребывал уже больше семи лет, усыновлять чужих детей мужчина, кажется, и не собирался. Оно и правильно. Малые чужие детки – малые бедки. Большие чужие детки – большие твои бедки.