Те, кому удалось увидеть оригинал директивы (он, в отличие от директив № 2 и 3, до сих пор почему-то не опубликован), подтверждают, что она действительно написана рукой Ватутина и имеет исправления, сделанные Сталиным. Проставлено там и время — 23.45. Что означает эта пометка — можно только гадать. На бланках телеграмм, радиограмм и т. п. документов, передаваемых узлом связи, обычно проставляется время получения их связистами, время передачи и время приема адресатом (т. н. квитанция). Скорее всего, пометка означала время сдачи текста в шифровальный отдел узла связи Генштаба (на шифровку, видимо, ушло 30–35 минут). Значительно позже, получив копию директивы № 1, нарком ВМФ в 01.12 отправил более подробное распоряжение №зн/88:

«В течение 22.6-23.6 возможно внезапное нападение немцев. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. Наша задача не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно флотам и флотилиям быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

Приказываю, перейдя на оперативную готовность № 1, тщательно маскировать повышение боевой готовности. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить» [882].

Если согласиться с изложенной выше версией [168] (она, на наш взгляд, в основном снимает отмеченные выше несоответствия в опубликованных воспоминаниях Г.К. Жукова), то получается, что никакой задержки с передачей директивы № 1 в войска не было. Решение на перевод войск в боевую готовность приняли в 23.30 21 июня, передавать начали в 0.25 22 июня. Это время подтверждает и А.М. Василевский, который в ночь на 22 июня безотлучно находился на своем служебном месте: «В первом часу ночи на 22 июня нас обязали в срочном порядке передать поступившую от начальника Генерального штаба Г.К. Жукова подписанную наркомом обороны и им директиву ‹…›. В 00.30 22 июня директива была послана в округа» [883].

В свете этой версии [169] становится ясным и подлинный смысл фразы Г.К. Жукова, вырезанной из текста мемуаров: «Что получилось из этого запоздалого распоряжения, мы увидим дальше». «Запоздалого» — по вине Сталина, который в решающий момент проявил преступное бездействие перед лицом неизбежного нападения агрессора и не дал санкции на заблаговременное приведение войск западных приграничных округов в боевую готовность. Большего маршал не мог (не дали?) сказать в годы правления Л. Брежнева, взявшего курс на реабилитацию вождя, подставившего свою армию под внезапный удар врага. В свете трагических событий 22 июня нельзя было показывать народу, что важнейшее решение было принято в самый последний момент, да еще чуть ли не во время застолья…

Сталин своими ограничениями в последний момент связал руки командующим войсками приграничных округов, не позволив им принять более действенные меры по подготовке к отражению нападения. А нарком обороны и начальник Генерального штаба перед лицом опасности, угрожавшей стране, проявили, по крайней мере, малодушие, не настояв на заблаговременном принятии более решительных мер по подготовке к отражению явно подготовленного немцами внезапного нападения. В результате, по существу, преступных действий политического и военного руководства СССР войска армий прикрытия приграничных округов встретили вторжение врага, находясь, за редким исключением, на положении мирного времени — в пунктах постоянной дислокации, в лагерях, на полигонах и в учебных центрах. В связи с задержкой оповещения о возможном внезапном нападении только четвертая часть из 57 дивизий, предназначенных для прикрытия госграницы (14 расчетных дивизий), успела занять подготовленные рубежи и районы обороны (главным образом на направлениях, где противник лишь демонстрировал наступление ограниченными силами). Немцы же в полной мере использовали все выгоды внезапности, превратив свой тактический успех в оперативный.

Маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский так же расценил действия высшего руководства страны:

«Войска продолжали учиться по-мирному, артиллерия стрелковых дивизий была в артиллерийских лагерях и на полигонах, зенитные средства — на зенитных полигонах, саперные части — в инженерных лагерях, а «голые» стрелковые полки дивизий — отдельно, в своих лагерях. При надвигавшейся угрозе войны эти грубейшие ошибки граничили с преступлением» (выделено нами. — Авт.) [884].

Позднее, при посещении редакции Военно-исторического журнала 13 августа 1966 года в минуту откровенности Г. К. Жуков сделал характерное признание, записанное на магнитофон:

«Тимошенко кое-что начал двигать, несмотря на строжайшие указания. Берия сейчас же прибежал к Сталину и сказал: вот, мол, военные не выполняют, провоцируют, я имею донесение от ‹…› (неразборчиво. — Ред.). Сталин немедленно позвонил Тимошенко и дал ему как следует нахлобучку. Этот удар спустился до меня. Что вы смотрите? Немедленно вызвать к телефону Кирпоноса, немедленно отвести, наказать виновных и прочее. Я, конечно, по этой части не отставал. Ну и пошло. А уже другие командующие не рискнули. Давайте приказ, тогда… А кто приказ даст? Кто захочет класть свою голову? Вот, допустим, я, Жуков, чувствуя нависшую над страной опасность, отдаю приказание: «развернуть». Сталину докладывают. На каком основании? На основании опасности. Ну-ка, Берия, возьмите его к себе в подвал. ‹…› Я, конечно, не снимаю с себя ответственности ‹…›» [885].

Тем самым Жуков признался, что у него не хватило гражданского мужества для того, чтобы сказать вождю правду о действительном положении вещей. Что прозевали развертывание немецких войск для нападения, что войска армий прикрытия по своему составу не способны отразить удар немцев крупными силами и обеспечить мобилизацию и развертывание Красной Армии. Г.К. Жуков показал, что свою безопасность и личное благополучие он поставил выше государственных интересов. Он не захотел класть на плаху свою голову. Это сделали за него сотни тысяч советских воинов и граждан.