— Я покажу вам, где можно спать.

Майор провел их в конец второго вагона, водворил Банлона в купе Клермонта, а Рафферти — в собственное. Пока Рафферти с должным почтением осматривался по сторонам, О'Брейн ловко вытащил из шкафчика три бутылки бурбона. Одну он поставил в коридоре на столик и добродушно подмигнул Банлону и Рафферти.

— Спасибо, сэр, — сказал солдат.

— Вот и прекрасно, спокойной ночи.

Захватив другие с собой, майор пошел в начало офицерского вагона и, не постучав, вошел в кухню. Здесь Карлос приветствовал его ослепительно улыбкой, а Генри мрачным взглядом, свойственным ему в последнее время.

О'Брейн поставил обе бутылки на кухонный стол.

— Это вам может пригодиться, ночь будет очень холодная.

— Пожалуй, мистер О'Брейн, но у нас есть вот это, — Карлос указал на горячую плиту. — И тут самое теплое место в поезде.

— В том-то и суть, что сидеть здесь с комфортом вам не придется, — сказал майор.

Карлос ошибался. Самым горячим местом в поезде, без сомнения, была паровозная топка. Кроме того, там приходилось немало двигаться, подбрасывая дрова, поэтому лоб Дикина был мокрым от пота.

Выпрямившись, он взглянул на манометр и с удовлетворением прикрыл топку. Затем снял один из фонарей и отправился в тендер, который был заполнен дровами на две трети. Здесь он поставил фонарь на пол и стал перекладывать поленья с правой стороны в левую.

Четверть часа спустя пот лил с него ручьями.

Он выпрямился, вернулся в кабину, взглянул на манометр. Стрелка приближалась к синей черте. Дикин разбросал головешки кочергой и подбросил следующую порцию. Даже не проверив давление пара, он вернулся к своей изнурительной работе в тендере.

Перебросав почти половину имеющегося запаса дров, так, что они уже падали с высокой кучи, которую он соорудил, Дикин прекратил работу и внимательно огляделся. Затем он просто оттащил несколько поленьев в кабину, взял фонарь и опустился на колени в дальнем углу тендера. Его лицо стало печальным и одновременно гневным.

Два трупа, лежавшие рядом, превратились в ледяные статуи. Сбросив еще несколько поленьев, Дикин освободил их до пояса. У обоих были страшные проломы в голове, на обоих была форма офицеров американской кавалерии, на одном — капитана, на другом — лейтенанта. Это были те, кого так безуспешно разыскивал полковник Клермонт — Оукленд и Ньювелл.

Дикин передохнул, потом стал быстро укладывать дрова в том виде, в каком они были раньше. Из-за усталости он потратил сейчас в два раза больше времени, чем на разборку поленицы.

Покончив с этим, он проверил показания манометра и обнаружил, что стрелка опустилась значительно ниже синей отметки. Преодолевая усталость, он загрузил топку дровами до предела, затем поднял воротник, надвинул на лоб шляпу и спрыгнул со ступенек кабины машиниста в белую мглу. Погода стала еще хуже. Начинался буран.

Дойдя до конца второго вагона, он остановился и прислушался. Потом осторожно выглянул.

На подножке передней площадки третьего вагона, того, где хранились амуниция и провизия, сидел человек и пил прямо из горлышка бутылки. Это был Генри.

Дикин оглянулся. Ветер уже почти полностью зализал его следы. Он присел так, что край его овчинной куртки коснулся снега, который десятидюймовым слоем лежал у рельсов, и, переваливаясь, как гусь, пробрался за третий вагон. Пройдя вдоль него, он подошел к задней площадке и убедился, что здесь стоит еще один человек. Когда этот человек, приплясывая, на мгновение повернулся к нему, Дикин увидел черное и круглое, как луна, лицо Карлоса.

Повторив свой маневр с ходьбой вприсядку, Дикин миновал его и дошел до задней площадки первого вагона с лошадьми. Он забрался в вагон и плотно закрыл за собой дверь. Одна из лошадей испуганно заржала. Дикин быстро подошел к ней, потрепал по загривку и ласково прошептал что-то в ухо. Лошадь обнюхала его лицо и успокоилась.

В передней части вагона он осторожно выглянул в дверное окошко. Карлос находился сейчас всего в трех ярдах от Дикина. Он смотрел на свои, должно быть, совсем окоченевшие ноги. Больше его ничто не интересовало.

Дикин на ощупь нашел ящик с сеном и достал телеграф. Потом он вышел через заднюю дверь, осмотрелся, спрыгнул в снег и добрался до конца состава.

Ярдах в пятидесяти он последнего вагона он нашел телеграфный столб. Размотав изрядный кусок проводов, он прикрепил их себе к поясу и стал взбираться на столб. Это была нелегкая работа, так как мороз и снег покрыли дерево толстой коркой бугристого льда.

Когда он долез до верхушки, ему на мгновение показалось, что его сердце вот-вот выскочит наружу, но он не стал терять время даром. Он отцепил провода, подключился к линии и скользнул вниз.