— Я бы выбрал склероз. Тогда хоть не помнишь о маразме, — не без юмора ответил отставной майор. — А то уже пишут, что мужики должны регистрировать свой брак с собаками, а женщины — с шимпанзе, иначе животные ущемляются в своих правах и не могут претендовать юридически на свою долю в наследстве.

— Поменьше читайте россиянских газет, — дал я ему совет профессора Преображенского.

Комендант вздохнул и удалился, а я принялся звонить академику Кемеровскому.

— Ну? Че нового? — также сердито, как и куратор выставок, спросил он. Только пи-пи-пи добавил.

— Я нашел Машу Треплеву, — сообщил я не без гордости. — И Ольгу Ухтомскую тоже. Они вместе прячутся в Лыткарино, в Преображенской церкви.

— Молодец, бяша, хорошо, — похвалил меня Толян, словно за ухом почесал. — Сам к ним не суйся.

— Но тут возле храма какие-то подозрительные ребята крутятся, — предупредил я. — Поторопитесь.

— Разберемся, — ответил Кемеровский. — Как думаешь, крест при них?

— А я знаю? Я издалека наблюдал, через бинокль. Сейчас они снова из церкви вышли. Погляжу еще и перезвоню.

Передохнув с минуту, я опять стал набирать номер куратора.

— Олег Олегович? Я из тамбура говорю. Электричка сейчас тронется. У Алексея удалось выяснить самое главное: мы едем за каким-то сундучком. Возможно, это именно то, что вас интересует. Так что не теряйте времени.

— Отлично, Александр Анатольевич. Приятно иметь дело с творческой интеллигенцией. Постарайтесь пробыть в Лыткарино как можно дольше. Впрочем, надеюсь, что буду там даже раньше вас.

— По воздуху, что ли?

— Именно, дорогой мой, именно. И по воздуху и по морю, аки по суху. Мы тоже кое-что умеем, особенно если геликоптер под боком.

— Ну-ну. Вот только, кажется, за нами какие-то ребятки увязались. Не нравятся они мне что-то. Карманы оттопыриваются. Никак, с оружием.

— Не волнуйтесь. Ведите себя спокойно. В Лыткарино вас встретят.

Он отключился, а я стал звонить академику.

— Толяныч? — сказал я. — Ну, все в порядке, крест у них. Я сам видел. Сверкает на солнце. Они им полюбовались, потом опять спрятали и ушли в храм. Чего мне теперь-то делать?

— Найди какую-нибудь палатку и лакай пиво, — ответил Кемеровский. — Услышишь стрельбу — падай на землю и замри. Потом я тебя вознагражу.

Ага, дыркой во лбу! — подумал я, отключая сотовый. И поспешил вниз. Уже не как Азеф, а как Фигаро какой-то…

Алексей ждал меня в номере.

— Пошли, — сказал он. — Маша сейчас подгонит к общежитию машину.

Мы спустились и минут десять стояли возле подъезда. Наконец, появилось хорошо знакомое мне пежо. Маша сидела за рулем.

— Угнала, что ли? — спросил я.

— Нет, сам одолжил, — ответила она. — Даже предупредил, что с тормозами неважно.

А Алексею, кажется, было все равно, откуда появился этот автомобиль.

Когда Маша стала выруливать на окружную дорогу, я поинтересовался:

— Надеюсь, ты не проболталась у своего друга, что мы направляемся в Новый Иерусалим?

— Нет. Я сказала, что мы едем в другое место. В Лыткарино, — ответила она.

Как занятно! — подумал я. — Мы мыслим в одном направлении.

— Там очень красивая и теплая Преображенская церковь, — заметил Алексей.

— Скоро возле нее будет еще теплее, — отозвался я. — Просто горячо, надеюсь.

Путь наш лежал к Истре, на другой конец Подмосковья от Лыткарино. Пятые сутки мы куда-то ехали, мчались, попадали то в одни, то в другие происшествия, но искомая цель приближалась все ближе и ближе. Однако оставалось и совсем немного времени до окончания того срока, который обозначил таинственный старец в заброшенном скиту Оптиной пустыни. Еще два дня. Кстати, я так и не узнал у Алексея, кто он? Но едва я собирался об этом спросить, как Алеша начал рассказывать:

— Никон задумал строить Новый Иерусалим в точном соответствии с его восточным образцом. Это было не просто гениальное и провидческое соображение. Это было начало пути России к Иерусалиму Небесному, к тому, что отрывает от земли, что всегда вдохновляло и поддерживало Святую Русь. И это глубочайшее понимание вечности, места в нем русского человека. Мало скопировать. Мало переименовать реку Истру в Иордан, назвать истринские холмы Синаем и Фавором, а Воскресенский собор создать как храм Гроба Господня в Иерусалиме. Нужно еще предвидеть русскую Голгофу. Свою в том числе тоже, — добавил он, помолчав.