— Не задерживайте, товарищ капитан. Доберусь!… Капитан махнул рукой:

— Ползи. Но если подстрелят, пеняй на себя… Бондаренко устремился вперед. Еще немного — и он будет у цели. Но вот в воронке увидел фашистов. Они его не заметили. Прижался к земле, щетинившейся полынью, Ждал. Говорил же ему командир: «Зря голову под пули не подставляй». Уметь выждать, перехитрить врага, как он считал, — это искусство бойца. Тут припомнилось ему, как однажды вдвоем с товарищем ходили за «языком». Приблизились незаметно к переднему краю. Влезли в старый окоп. Вблизи появился гитлеровец. Походил взад-вперед и скрылся. Второй прошмыгнул и исчез. И время идет. Весь день просидели в засаде. И только перед сумерками вновь увидели немца. Неужели и этот не попадет в наши руки? Тот отошел от траншей в кустарник. Присел на корточки, смотрит в землю. Набросились на него. Выжидали не напрасно! И сейчас терпеливо ждал случая, чтобы сразить фашистов. Те поднимаются. «Вот и хорошо», — тихо шепчет Аркадий, правый глаз ловит на мушку фрица. Три выстрела — и три фашиста в бурьяне. «Теперь дорога свободна», — оценивает он и ползет дальше. Сердце застучало сильнее. Сейчас он увидит знакомые лица зенитчиков. Но когда до холма оставалось совсем немного, в него начали стрелять. «Убьют, чего доброго, свои», — подумал Аркадий и закричал:

— Я от Ершова!

А ему в ответ:

— Пароль?

— Рыжик!

— Раз Рыжик, тогда иди…

Свалился в окоп.

Невдалеке на земле лежал Михаил Баскаков. Плечо у него было перебинтовано. Лицо бледное. Только глаза блестели.

— Ах, так это связной! Как же ты добрался? — спросил Баскаков.

— Добрался…

Кратковременное затишье скоро прервалось грохотом танковых орудий. С разных сторон, лязгая гусеницами и поднимая пыль, к огневым приближались вражеские танки. Комбат привстал на колени:

— К бою!

Уцелевших пушек было лишь три. И бойцов мало. Их не хватало для обслуживания оставшихся орудий.

— Я тоже пойду в расчет! — объявил связной.

— Бондаренко, давай к нам! — отозвался сержант с забинтованными руками.

Аркадий побежал к орудию.

— Заряжать можешь?

— Могу.

Сержант взобрался в кресло наводчика. Один из танков, разворачиваясь, подставил борт. Один миг — и заполыхал. Удалось поджечь и вторую машину.

Но два других танка на большой скорости устремились к зенитке. Бондаренко прыгнул в нишу, чтобы взять очередные снаряды. В этот момент пуля угодила в прицельное приспособление орудия. Брызнувшие осколки поранили сержанта. Аркадий торопливо снял его с металлического кресла, осторожно уложил на землю в сторонке. Затем бросился к пушке и ударил по танку почти в упор. Машина дернулась и застыла на месте. Другие орудия заставили вражеские танки откатиться. Гитлеровцы притихли. Надолго ли? Прошли считанные минуты, и с правого фланга к холму стали пробираться фашистские автоматчики. А из лощины снова показались черные башни танков. Горстка зенитчиков готовилась к отражению новой атаки.

— За мной, товарищи! — услышал связной сильный голос. Бондаренко оглянулся и увидел комиссара батареи политрука Новолетова, Тот поднялся, когда танки уже были близко. Стрелять могло только одно орудие. Коренастый, широкоплечий политрук шел вперед с грузной связкой гранат в руке. Рядом с комиссаром шагал боец. Кто же это? Без пилотки, с коротко остриженными черными волосами. Аркадий узнал в нем красноармейца Петра Смирнова.

Послышались сильные взрывы. Столбы пыли и пламени взметнулись вверх и все закрыли вокруг. А когда пламя улеглось и осела пыль, к обглоданным огнем танкам добавились еще две сгоревшие машины.

А на правом фланге огневых позиций группа зенитчиков вместе с пехотинцами завязала рукопашный бой с автоматчиками.

— Бей их, гадов, братва! — басовито кричал высокий, кряжистый парень. Бондаренко дружил с ним — уральцем Иваном Толстоуховым. Он задорно пел, лихо плясал чечетку и украинский гопак. И так же лихо дрался. Пять верзил в зеленых мундирах подбежали к окопу, откуда раненый лейтенант Баскаков управлял боем. Толстоухов из-за подбитого танка бросился к командиру батареи.

Глаза Ивана Толстоухова были красные, лицо пылало жаром. Руки крепкой хваткой сжимали ствол карабина. Гитлеровцы не заметили, как вырос перед ними этот крутоплечий разъяренный боец. А его карабин, словно топор лесоруба, ходил по головам.

— Вот вам, гады, переправа! — прокричал Иван, добивая пятого фрица.

— Спасибо, уралец! — произнес Баскаков. Сам, изнемогая от ран, он все еще ободрял бойцов: — Не отдадим врагу города!

Взмокший от пота Бондаренко пытался привести в действие пушку. Но все потуги были напрасными. Поворотный механизм заклинило. Тогда Аркадий схватил связку гранат, бутылку, с зажигательной смесью и прыгнул в глубокий окоп. И вовремя! Фашистский танк уже наползал на него. Бондаренко бросил под машину гранаты. Гусеничные ленты разлетелись. Из танка повалили фрицы; Аркадий уложил их меткими выстрелами.

А танки напирали со всех сторон. Вот они снова лезут на позицию, бьют по пушке. Бондаренко с сожалением посмотрел на изувеченное орудие. Он приготовил новую связку гранат и теперь поджидал очередную машину.

Однако приблизившийся танк встал так, что из окопа невозможно было его поразить.

Тогда Аркадий вылез из ячейки и бросил гранаты под лоснящуюся машину. Та подпрыгнула от взрыва. Боец упал навзничь. Осколки достигли его, впились в голову и грудь. Сразу Аркадий не почувствовал боли, хотя видел, как гимнастерка покрывается пятнами крови. Он приподнялся. «Есть же у меня руки, глаза. Буду драться!» Сжал карабин и открыл огонь по фашистам.

Тут танк, подбитый Аркадием, загорелся. Кто же это помог?» — удивился он. Оказалось, батарейцы, поспешившие на помощь связному.

Бой не стихал. Крики и вопли неслись оттуда, где шла рукопашная. Уже не слышно было басовитого голоса Ивана Толстоухова. Прикончив с десяток фашистов, он упал с окровавленной головой и больше не поднялся.

Обессиленного, потерявшего сознание, санитары вынесли Аркадия Бондаренко с огневой, привели его в чувство.

— Зачем меня унесли с позиции? — возмущался он. — Я должен быть там, где дерутся баскаковцы…