– Будь здоров, Анатолий Олегович! И помните, ты… вы важный свидетель по уголовному делу!

Счастливый и окрыленный Кирьян выскочил в коридор.

Курбатов курил, точнее, ждал и курил. Он выкурил сигарету до половины, встал с подоконника и прошелся по коридору. Опять сел. От курилки до двери с табличкой «Петровский Д. А.» было всего четыре шага. Курбатов слышал доносящиеся оттуда голоса. Не слова, нет. Только голоса. Он задумчиво обмакнул окурок в банку, крутанув его по краю, так что красный наконечник сигареты заострился. Обычно даже голосов не слышно. Он, Курбатов, можно сказать, ветеран этой курилки, его задница помнит каждый выступ этого подоконника, он знает наизусть каждый потек масляной краски на радиаторе. И он никогда не слышал, как разговаривают в кабинете Петровского. Почему? Потому что там именно разговаривали, а не кричали. А сейчас кричат. Вернее, кричит один Петровский. А чего ему кричать, спрашивается?

Курбатов затушил окурок, сунул руки в карманы брюк и походкой американского сенатора подошел к лестнице, спустился на один пролет к вахте.

– Просьба к тебе, Ваныч. Скоро от Петровского выйдет свидетель…

Ваныч открыл было рот, чтобы переспросить, но Курбатов перебил его:

– Да. Тот самый. Проводишь его ко мне. Только чтоб Петровский не видел. Так надо. Лады?

Спустя десять минут в кабинет Курбатова постучали.

– Войдите.

Кириченко лишь немного приоткрыл дверь, словно очертив для себя границу дозволенного, с шелестом протиснулся в узкую щель и застыл на пороге. С ним в кабинет проникло и облако далеко не благородных запахов.

– Мне тут сказали, ета сама…

– Закрой дверь и садись. Выпить хочешь?

Бомж хрипло хихикнул от неожиданности. На столе у Курбатова стояла ноль семь «Пшеничной», а рядом – стакан, тарелка с крекерами и даже банка с черными оливками. Пир горой. Хозяин кабинета сидел нога за ногу, нарисовав на лице небрежно-покровительственную улыбку.

– Ну, что застыл? Или ты будешь как этот, в «Судьбе человека», – после первой не закусываю?

Кирьян оскалился. Он понял шутку. Он не дурак. Его приглашают за стол. Надо расслабиться. Когда расскажет своим на Первомайке – не поверят. Кирьян поднялся, документ заимел, пьет с начальниками, шутит с ними. Это ж надо…

Он сел. Начальник ловко открыл бутылку и налил точно вровень с краями стакана. Достойного человека сразу видать.

– Пей.

– Так я ж один, ета сама… – объяснил Кирьян. – Как-то нехорошо…

Курбатов без лишних слов достал второй стакан, плеснул на дно, выжидательно посмотрел на бомжа. Сам он пить не собирался – водка была паленой, изъятой из недавно накрытого подпольного цеха. Неизвестно было даже, на каком она спирте – пищевом, техническом или метиловом.

Кирьян выпил, двигая вверх-вниз острым кадыком. Поставил стакан и, уже не смущаясь, деловито залез пальцами в банку с оливками. Достал одну оливку, посмотрел на нее.

– Слива, что ли?

Курбатов молча налил ему еще. Кирьян, жуя оливку, тут же протянул клешню, но важняк прикрыл стакан рукой и отодвинул в сторону.

– А теперь скажи: что там у вас с Петровским произошло? – спросил он, устремив гипнотизирующий взгляд в слабые глаза бомжа.

– Да ничего, – ответил тот и посмотрел в пол. Не только искушенному Курбатову, но даже Коленьке Вышинцу или Васе Ляпину было бы понятно, что он врет.

– На, еще выпей! – Важняк отдал стакан. Но бомж замешкался, и стало ясно, что он намерен упорствовать. – Пей, пей, не стесняйся, у меня еще есть…

Кирьян не выдержал и привычно махнул стакан до конца.

Курбатов привстал, оперся кулаками на столешницу и наклонился вперед.

– Ты что здесь расселся, скотина! – рявкнул он и вытряхнул тарелку с крекерами в лицо Анатолию Олеговичу. Вначале он хотел выплеснуть в него оливки, но тогда пришлось бы засрать весь кабинет. – Ты что, в пивную пришел?! А ну встал!

Пораженный столь резкой переменой, Кирьян вскочил.

– Я тебя сейчас закрою в камеру с бандитами, а им шепну, что ты «наседка»! Знаешь, что с тобой будет?! – страшным шепотом заорал важняк. – Ты что мне тут лапшу вешаешь?! Думаешь, я не знаю про Первомайку?

Анатолий Олегович почувствовал, что сейчас обмочится. Но тут зазвонил прямой телефон Рахманова.

– Я слушаю, Евгений Николаевич, – сказал Курбатов обычным ровным голосом. – Есть, иду!

И неожиданно улыбнулся.

– Не обижайтесь, Анатолий Олегович, – я пошутил. Приберитесь тут немного, печеньице соберите, я сейчас вернусь…

«Да, стану я тебя дожидаться, как же…» – подумал Кирьян.

Но дожидаться пришлось, потому что Курбатов, уходя, запер дверь на ключ. Кирьян быстро собрал с пола крекеры. Переполненный мочевой пузырь готов был разорваться. Оглядевшись, он помочился в горшок для цветов. В щели за сейфом он увидел деревянную биту – вещдок с убийства на Театральном спуске. Пригодится! Если что, дам этому пидору по тыкве и сбегу. Не идти же к бандюганам под молотки…