Шрифт:
Пока я жадно перелистывала блистательные страницы «Мармиона» (потому что это был «Мармион»), Сент-Джон наклонился над моим рисунком, но тут же резко выпрямился. Однако он ничего не сказал. Я подняла на него глаза, он отвел свои. Я знала, о чем он думает, и без труда читала в его сердце. В эти минуты он уступал мне в спокойствии и невозмутимости. Иными словами, я обладала некоторым преимуществом перед ним, и у меня возникло желание помочь ему, насколько было в моих силах.
«Он слишком далеко заходит в твердости и власти над собой, – подумала я. – Замыкает все чувства, всю боль внутри себя, ничего не выдает, ни в чем не признается, ничем не делится. Не сомневаюсь, ему будет полезно немного поговорить о своей прелестной Розамунде, на которой он, по его убеждению, не должен жениться. Я заставлю его говорить».
Но первой заговорила я:
– Прошу вас, садитесь, мистер Риверс.
Как всегда, он ответил, что не может остаться.
«Очень хорошо! – отозвалась я мысленно. – Если хочешь стоять, так стой. Но пока ты не уйдешь. Мое решение твердо: одиночество вредно тебе по меньшей мере, как и мне. Попытаюсь найти тайную пружину твоей откровенности, щелочку в этой мраморной груди, чтобы пролить в нее капельку бальзама сочувствия».
– Портрет похож? – спросила я без обиняков.
– Похож? На кого похож? Я взглянул на него лишь мельком.
– Совсем не мельком, мистер Риверс.
Он чуть не вздрогнул от моей неожиданной и странной резкости и смерил меня удивленным взглядом.
«Это еще пустяки! – пробормотала я про себя. – Твои нахмуренные брови меня не остановят. Я готова зайти очень далеко!» Вслух я сказала:
– Вы рассмотрели его очень внимательно, но взгляните еще раз. Я ничего против не имею. – Я встала и вложила лист ему в руку.
– Очень неплохо, – сказал он. – Мягкий чистый колорит. Изящный и верный рисунок.
– Да, да! Я все это знаю. Но сходство? Кого вам напоминает этот портрет?
Преодолев некоторые колебания, он ответил:
– Полагаю, это мисс Оливер.
– Ну разумеется. А теперь, сэр, в награду за вашу верную догадку обещаю нарисовать для вас точную копию этого портрета, если вам подобный подарок будет приятен. Я не хочу напрасно тратить свое время и труд на то, что вы можете отвергнуть.
Он продолжал смотреть на портрет. Чем дольше он смотрел, тем крепче сжимал лист в пальцах и, казалось, все больше желал оставить его себе.
– Такое сходство! – прошептал он. – Глаза превосходны: цвет, светотени, выражение – чудесно. А улыбка!
– Подаренный вам такой же портрет станет для вас источником утешения или боли? Ответьте! На Мадагаскаре, или на юге Африки, или в Индии будет ли вам приятна такая память о прошлом? Или он будет пробуждать горькие и гнетущие воспоминания?
Он бросил на меня беглый взгляд, нерешительный и взволнованный, затем вновь сосредоточился на портрете.
– Бесспорно, я хотел бы его иметь. Другой вопрос, насколько это было бы разумно.
Успев убедиться, что Розамунда отдает ему предпочтение перед всеми и что ее отец не станет возражать против их брака, я, не будучи столь возвышенной в моих взглядах, как Сент-Джон, была весьма склонна посодействовать их союзу. Мне казалось, что он, если бы стал обладателем богатства мистера Оливера, мог бы сделать не меньше добра, чем отправившись туда, где под тропическим солнцем его гений иссохнет, а силы истощатся. Поэтому я сказала:
– Насколько мне дано судить, наиболее разумным с вашей стороны было бы сделать своим оригинал.
Он сел, положил портрет на стол перед собой и, опираясь лбом на обе ладони, с нежностью наклонился над ним. Я увидела, что он уже не поражен моей дерзостью и не сердится на меня. И мне даже показалось, что столь откровенный разговор на тему, которую он считал запретной, обрел для него некоторую привлекательность, что, услышав, как ее касаются свободно, он испытал нежданное облегчение. Замкнутые люди нередко нуждаются в открытом обсуждении своих чувств и страданий, больше, чем люди общительные и откровенные. Стоик самого сурового обличил в конце-то концов всего лишь человек. Смело и доброжелательно «проникнуть в безмолвный океан» его души, возможно, значит оказать ему неоценимую услугу.
– Вы ей нравитесь, я уверена, – сказала я, остановившись за спинкой его стула, – а ее отец вас уважает. Кроме того, она очаровательная девушка, хотя и немножко глупенькая. Но у вас достаточно ума на двоих. Вам следует жениться на ней.
– Но я ей нравлюсь? Это верно?
– Несомненно. Гораздо больше, чем кто-либо еще. Она только о вас и говорит. Нет такой темы, какая вызывала бы у нее больший интерес и к какой она возвращалась бы так часто.
– Слышать это очень приятно, – сказал он, – очень! Продолжайте еще четверть часа. – Он действительно вынул часы и положил их на стол, чтобы отсчитывать время.