Можно сказать также, что наше сознание есть реализация отражаемости мира в особом органе его, отражаемости модифицированной действительности.

Симметрия: как субъективный ряд есть результат и зеркало, так и материальный ряд есть ве—346

щество и смена форм, модификация форм и отношений.

«Конфронтация сознания и объективного мира» образует неразрешимый логический круг, пока то и другое понимается абстрактно, с точки зрения здравого смысла. И не только здравого, но и самого изощренного философского, однако, по сути своей, нигилистического, согласно которому материальный мир вне нас лишен идеальных свойств, не обладает духом целого, способностью к самопорождению и самоотражению. Вот еще одна цитата из архива Лифшица (запись от 16. IX 1968 г.):

«Подлинный коперниковский переворот теории отражения.

Круг XVIII века, да и вообще: материя, среда производит дух, дух — материю, не есть простая логическая слабость, что, впрочем, доказывает и сам Плеханов, переходя к Гегелю. Есть такая сторона в материи, которая более духовна, чем любой дух — продукт. И есть такая сторона в духе, которая более тупо — материальна, чем любая материя. Палкой не перешибешь. Словом, круг есть в данном смысле, смысле Канта.

И этот вопрос нужно решить по тождеству и дифференциалу. Да, материя и дух противопо–347

ложности, да, первое определяет второе. Но первое определяет второе именно потому, что оно обладает теми свойствами, которыми обладает дух, которые приписываются только ему (целостность, структура=форма), и дух только из материальной основы может черпать их, превращая в нечто чисто духовное и постольку лишь в некий продукт и свойство материи, нечто до некоторой степени недуховное, эпифеномен. Дух в истинном смысле этого слова есть материя, есть ее собственное живое и животворящее начало — дух, оторванный от материи, как противоположность ее, не есть дух, а только свойство материт2– '.

Без понятия «истинно среднего», введенного Лифшицем в материалистическую теорию отражения, последняя не полна и не достаточно понятна. Среднее — это, конечно, в известном смысле нечто третье, отличное от крайностей, неопосредованных противоположностей. Tertium datur — утверждает Лифшиц, и это третье есть прохождение в щель между двумя крайностями, то есть абстрактными, неопосредствованными противоположностями. Третье дано, «сказал» мир — и появился человек как прорыв порочного круга, как форма единства развитых, а не абстрактных противоположностей — «истинная середина» между ними. Но человек, будучи «истинной серединой» природы, не представляет собой некое самостоятельное «третье» наряду с духом и материей. Он материален. Хотя способ существования этой материи — быть зеркалом, воплощать в себе целое, то есть формальный полюс материального мира. Конечно, отражение — это метафора. В понятии «отражение» заострено то, что сознание человека и его деятельность, будучи чем — то таким, чего до того не было в природе, есть в конечном счете свойство самой действительности, именно — способности мира к самоотражению. Познавать мир можно только благодаря тому, что он обладает определенными идеальными свойствами, что его бытие и «структура» не безразличны к вопросу об истине и объективном смысле существования. Тем самым гносеология смыкается с онтологией, оказывается неразрывно связанной с учением об истинном бытии. Но когда бытие достигает своей истины? В очеловеченном мире, до известной степени созданном человеком или с его участием. Центральность положения человека в мире — необходимое следствие теории отражения. Мир не полон без человека, собственно, смысл

в его развитом, сознательном виде появляется только в мире человеческой культуры.

В папке № 22 «Сознание. Идеология. Свобода и необходимость вообще и в нравственном смысле» архива Лифшица читаем следующую примечательную заметку под названием «Человек и природа»:

«Никакой «природы» до человека, как целого, не существует. Природа становится лицом в самом человеке. Природа в обычном смысле метафора, метафора антропологическая. Это — момент в тождестве человека и природы. Человек есть природное существо, природа же становится собой только в человеке. Разумеется, природа существует реально и до человека и при нем как нечто независимое. Но это «разлитое», аморфное бытие. […]. Как вполне определенное целое природа осуществляется в человеке — процесс вполне объективный и независимый от наших мыслей».

Смысл в его развитой, сознательной форме появляется только в человеческой голове и человеческом обществе. Это так же верно, как и прямо противоположное — не мы мыслим объективную действительность, а она мыслит себя нами. Эти две противоположности в теории тождеств Лифшица находят определенную форму единства, не исключающего, а предполагающего дифференциал, различие. Бывают такие ситуации, когда для того, чтобы со–350

хранить разум, остаться в его пределах — необходимо выйти за его границы, опереться на материю, довериться ее разуму, «духу вещей». Теория познания перерастает в онтологию, то есть в учение об истинном бытии, учение о смысле мира в целом, а не только человеческого существования. Если же ограничить область смысла, область идеального человеческим обществом, то мир вне человека предстает бессмысленным хайдеггеровским Ничто, от которого материального, реального «чуда» ожидать нельзя. Смысл в него можно только «внедрять», а не черпать из объективной реальности.

Но прежде, чем зачерпнуть объективный смысл, человек создает особые условия, при которых действительность этот смысл рождает. Без признания центральной для теории отражения идеи, в согласии с которой объективный смысл находится вне нас, мы с необходимостью приходим к отрицанию диалектики между духом и материей. Кстати, космологическая фантазия Ильенкова, согласно которой смысл человеческого существования заключается в том, чтобы вновь «завести», «запустить» угасающую в тепловой смерти Вселенную, рисует отношения между человеком и миром как отношения между мертвыми часами и часовщиком, который время от времени их заводит. Нет, реальные отношения между духом и материей, человеком и Все–351

ленной имеют диалектический характер, то есть предполагают энантиодромию материи и формы, их глубокое взаимопроникновение, внутреннее, а не внешнее взаимодействие.

Ильенков толкует человеческую деятельность таким образом, что она снимает противоположность между духом и материей, но устраняет также и их взаимопереход, лишает объективный мир его активных, созидательных, идеальных свойств и возможностей. Напротив, теория отражения — это учение о том, как мир может делать человеку неожиданный подарок вкладывая сознательный смысл в природу, человек иногда получает в качестве ответа на свою преобразующую деятельность гораздо больше, чем вложил. И не просто больше — человек извлекает из мира нечто совершенно для него неожиданное, то, до чего он сам никогда бы не мог додуматься. Самое поразительное, что ответ природы бывает гораздо «человечнее», даже нравственнее, чем сознательная деятельность. Получить такой ответ — это и есть счастье. Понятие счастья, как и другое, религиозное — «благодать», — тоже оказывается необходимым для теории отражения в истолковании Лифшица. Благодать есть особая объективная расположенность к получению «счастливых» ответов природы, особая позиция, которая только отчасти заслужена нашими индивидуальными действиями, а вообще есть дар.