Голос Вина был низким и мрачным, а слова – слишком бессмысленными для него, даже когда он пытался расслышать каждую букву, старался вникнуть в то, что сообщал ей: самая худшая часть его проклятья – он не мог повлиять на будущее, потому что не понимал, что именно предсказывал.

Мария-Тереза отступала от него, пока не врезалась в дверь, ее лицо был бледным, а глаза – широко распахнуты. Трясущимися руками нащупала ручку и вылетела из разделки, подальше от него.

Ее исчезновение вернуло Вина к реальности, вырывая из удерживающих его оков, разорвав ниточки, которые превратили его в марионетку… черт знает, чьей куклой он был. С самого первого раза, когда видения взяли его под свой контроль, он не знал, что или кто говорил, и почему из всего населения планеты именно на него возложили эту тягостную ношу.

Милостивый Боже, что ему теперь делать? Он не мог заниматься бизнесом, жить с непрошенными видениями. И он не хотел снова возвращаться в свое детство, когда люди считали его ненормальным.

Этого не случится. Он позаботится обо всем.

Положив руки на колени и вдыхая воздух урывками, он позволил голове повиснуть на плечах, единственной опорой служили локти. В таком состоянии его обнаружил Джим.

– Вин? Что случилось, дружище? У тебя сотрясение?

Если бы все было так просто. Он бы предпочел тяжелое кровоизлияние в мозг, чем глоссолалию. Вин заставил себя посмотреть на приятеля. И потому, что очевидно, его рот не избавился от внезапной самостоятельности, он услышал, как спрашивает:

– Ты веришь в демонов, Джим?

Мужчина нахмурился.

– Что, прости?

– В демонов…

Последовала длинная пауза; потом Джим сказал:

– Отвезем тебя домой – как тебе такое предложение? Ты неважно выглядишь.

Игнорирование Джимом его вопроса напомнило о вежливом способе общения с ненормальными. Хотя, было полно и других реакций – начиная с бегства Марии-Терезы, заканчивая откровенной жестокостью – каждую из которых он познал в детстве на собственной шкуре.

Джим был прав. Куда ему нужно поехать, так это домой, но провались он в преисподнюю, если не найдет Марию-Терезу и скажет ей... что? Что в промежутке между одиннадцатью и семнадцатью годами подобные «приступы» случались с ним регулярно? Что из-за них он растерял всех друзей, и его заклеймили психом? Что из-за них ему пришлось научиться драться? Что он жалеет о том, что дважды за эту ночь испугал ее?

И что, ко всему прочему, ей нужно принять сказанное им за сущую истину и защитить себя? Потому что он никогда не ошибался. Подвесьте его за ногу… но какую чушь бы он ни говорил, она сбывается.

Так он узнавал, что новости были не радостными. Позднее, кто-то посторонний, а может и сам человек, рассказывали ему, что он напророчил и что это значило. Боже, он всегда страшился того, что следовало за этой правдой. В дни его молодости, когда его легче было напугать, он бы закрылся в своей спальне и, сотрясаемый дрожью, свернулся калачиком под одеялом.

Он видел мертвых людей и предсказывал будущее. Плохое, кровавое, разрушительное.

Так, какие проблемы были у Марии-Терезы?

– Давай же, Вин. Пошли.

Вин уставился через раздевалку. Возможно, с его стороны будет великодушнее уйти по-тихому… объяснения напугают ее еще больше. Но это не поможет ей избежать грозящей опасности.

– Вин… позволь мне увезти тебя отсюда.

– Она в опасности.

– Вин, посмотри на меня. – Парень пальцами указал на свои глаза. – Посмотри на меня. Сейчас ты собираешься домой. Тебя нехило огрели по голове в том коридоре, и, по всей видимости, ты начал бредить. Я усек фишку «никакого доктора», окей. Но ты сам себя дурачишь, если полагаешь, что я позволю продолжаться этой чепухе и дальше. Идем со мной… сейчас же.

Черт возьми, эти смутные последствия – дезориентация и смятение, страх за свои слова, потеря контроля над собой… черт, да выражение «Что за чертовщина?» на лице Джима…. Он помнил все это. Так много раз… Вин проходил через это так часто. И он ненавидел это.

– Ты прав, – сказал Вин, отрешаясь от ощущений. – Ты абсолютно прав.

Он в любое время может вернуться и поговорить с ней, когда все утрясется. Например, завтра. Он вернется завтра, как только откроется клуб. Это – лучшее, что он мог сейчас сделать.

Осторожно поднявшись с табуретки, он подошел к столику для макияжа, на котором оставил визитку. Достав из кармана ручку, он написал два слова на обороте, потом окинул взглядом разбросанные сумки. Он точно знал, которая принадлежала ей. Посреди ярко-розовых сумок «Эд Харди», Гуччи и двух одинаковых от «Харажуку Ловерс»… лежала простая черная сумка с логотипом «Найк».

Положив карточку в эту сумку, он направился к двери. В плечах зарождалась боль, на правой руке начал синеть ушиб, а грудная клетка посылала острые уколы при каждом вдохе. Но настоящей загвоздкой стала головная боль, давящая на виски, и она не имела ничего общего с дракой. Такая боль всегда приходила после… чем бы это ни было.