В буддизме [273] есть очень специфический термин — Природа Будды. Но более удобно понятие, возникшее в направлениях буддизма-Махаяна — Шуньяваде и Мадхьямике. Это понятие «Шунья» — буквально «Пустота». Это взгляд с другой стороны на Беспредельность. Существует тесная психологическая связь между абстрактными понятиями «Все» и «Ничто». Во второй части «Фауста» доктор Фауст просит Мефистофеля проводить его к «материям» (сущностям мира, первоосновам). Мефистофель предупреждает: там — "пустота, ничто". Но Фауст предчувствует в этом невообразимые возможности: "В твоем Ничто я мыслю Все найти". "Там, где нет ни одной готовой формы, течет источник творчества всех форм".

В славянском язычестве Единому соответствует понятие Навь. [274]

А мы в значении Единого часто употребляем слово Тьма. [275]

Европейская философская мысль с начала христианской эпохи испытывала определенные затруднения в проработке этого вопроса. Дело в том, что на ее пути запрудой встало представление о едином боге, преграждая путь к более универсальным и удобным представлениям. В крайнем случае, применялось понятие Абсолют, но опять же с оглядкой на бога, да и, по сути, оно не отличалось настолько принципиально, чтобы это выглядело прогрессом.

Между тем, даже полинезийцы, находящиеся практически на уровне каменного века, дошли до понимания Единого, которое они называли Ио.

У индейцев, создавших в Андах развитые цивилизации, также был бог или абстрактное понятие, включающее в себя Все, которое не имело ни иконографии, ни настоящего имени, хотя его все же называли Виракочей.

В мировоззрении индейцев Месоамерики (Мексиканского субконтинента) подобные космогонические понятия отражались с некоторым сдвигом. Единое, олицетворяемое богом по имени Ометеотль, уже имеет трещину, готовую развалить его на диалектические противоположности. Его имя означает "Владыка Двойственности", и обитает он в Омейокане, "Обители Двойственности", простирающейся за пределами 13-го неба. То есть, персона пока Одна, но уже готова развалиться на Две. И действительно, этот образ тут же проявляется в двух ипостасях, «мужской» и «женской», Ометекутли и Омесиуатль. Но это, так сказать, олицетворение изначального принципа двойственности. Эти персонажи еще не показаны впивающимися в горло друг другу в извечной борьбе противоположностей. Так что на этом уровне мы еще видим олицетворение Единства. А дуэль между противоположными лагерями со всей драматичностью представлена во взаимоотношениях кланов богов другого уровня, возглавляемых богами Кетсалькоатлем и Тескатлипокой.

Интересная особенность — если на востоке относились к Единому с благоговением, то на западе в отношении такого рода понятий, как Хаос, Тьма, чувствуется страх, [276] и даже рафинированно-"светлый" Единый подразумевает "страх божий".

В античное языческое время предвечный Хаос, порождением которого является Мрак-Эреб (уточним: не порождением, а атрибутом), но из недр которого возник упорядоченный мир, Космос, опять же не вызывал у людей теплых симпатий.

Но в древнем средиземноморском язычестве не бросается в глаза и война между «добром» и «злом». Все непредвзятое внимание язычников приковано к камерной зоне Actiones.

Какая-то часть Единого служит ареной сознательной активности человека и других существ. Эту часть называют Бытие, Явь и т. д. На этом и заканчиваются представления о Вселенной части индивидуумов, у которых тяжелые взаимоотношения с абстракциями. [277] Оставшаяся часть Единого, за вычетом Яви, — это Иное, Небытие, Навь и т. д. Причем эта часть склонна отождествляться с собственно Единым, т. к. сознание, дошедшее до понимания Нави осознает, как правило, и ее соотношение с Явью и упускает последнее из виду. Некоторые вообще обозвали Явь Лилой (игрой — инд.) или Майей (иллюзией — инд., будд.), а Навь, соответственно, Истинной Реальностью.

Но отброс Яви в сторону как исключительно иллюзии — это тоже перегиб. При «отбрасывании» Яви метавнимание сознания тут же цепляется за что-то другое. Происходит перемещение в другой мир, с другими правилами Игры, и это будет другая Иллюзия, не закрывающая от взора Навь, но, тем не менее, отвлекающая от нее. Собственно иллюзия не в том, что это явление не настоящее, а в том, что оно исчерпывающее и исключительное. Возможно, пожалуй, и рассеять внимание, рассеять любую Явь, но при этом просто потеряется часть реальности, как и при отрицании Нави. И вообще смысл этому придавался в меру способностей. Кто-то понял слово «иллюзия» не более чем туман, скрывающий от него "истинную реальность". Но те, кто ввел это понятие, имели в виду другое. Представим Единое как множество действительных чисел, а доступную нам обычно реальность (Явь) вообразим множеством натуральных чисел. Последнее полностью содержится в первом, представляет его подмножество, выделенное по принципу определенного закона. [278] Этот закон и есть правила Игры и определитель Иллюзии, закрывающей от восприятия множество действительных чисел, для которого точное соответствие натуральному числу тоже иллюзия. В рамках обусловленного таким образом мира возможно бесконечное развитие в направлении бесконечности. Когда-то древний человек совершил интеллектуальную революцию, додумавшись до дробей. Думаем, дальнейшая аналогия понятна.

Условно можно назвать "истинной реальностью" Навь или Хаос, но разве что только для них самих. Самоосознающей Личности не свойственно стремиться к собственному небытию, слиянию с "истинной реальностью", предвечным Хаосом, тем самым, теряя собственную самоотождествленность. [279] Суть самоосознания — именно отделение себя от всего остального. Полное, однозначное и окончательное. Если разум где-то остался «слит» с остальным миром, не видит "линии раздела" в какой-то области — в этой области нет разума, а то, что есть — к «Я» не относится. Разум определяет собственные границы, только зафиксировав границы "иного". [280]

Но склонность к таким рассуждениям и вообще способность оперировать столь абстрактными понятиями присуща лишь незначительной части чел-овеческого рода. Остальным проще "думать о вечном" в конкретных понятиях. Они требуют, чтобы все силы были олицетворены, то есть имели имя, внешний вид, характер. Другими словами, были персонифицированы. [281]

Прежде всего, персонифицируются ближайшие к человеку силы: феномены природы и социума. Таким образом, возникают живописные языческие пантеоны и увлекательнейший жанр — мифы, повествующие о взаимоотношениях богов. Этот уровень — персонификация слоя Actiones. Иллюстрацией в чистом виде и может служить греко-римская мифология, где представления о добре и зле не абсолютизируются, а целиком зависят от точки зрения рассказчика.