Под дружные возгласы одобрения собравшиеся выпили. Ким поставил на стол наполненную до краев коньячную рюмку. Заметив это, Александр Феоктистович нарочито удивленно поднял брови. Ким, сжав воображаемый руль, развел руками и с сожалением вздохнул.

— Минуточку внимания, — слегка стукнул вилкой по хрустальной рюмке летчик. — Сегодня у нас в гостях, — он взглянул на Лиду и улыбнулся, хотя это друг нашей Лидочки, мы считаем, что и наш друг, Владимир Волгин — кинорежиссер и талантливый художник из нашей северной столицы. Я предлагаю выпить за него и за всех наших друзей в других городах.

Летчик пил наравне со всеми, но, когда он многозначительно пригласил Кима выйти в другую комнату поговорить о делах и, пошатываясь, поднялся из-за стола, Логвинов понял, что тот совершенно трезв.

Лида вышла вместе с ними. Она молча слушала мужчин и медленно тянула длинную тонкую сигарету, которая будто и не горела вовсе: белая длинная палочка пепла чуть дымила, не осыпаясь и не переламываясь.

— Лида сказала, что вы продаете свои работы? — скорее сообщил, чем спросил летчик.

— Разве это работы? Так, любительство.

— Ничего, ничего, — покровительственно заметил собеседник — Позвольте полюбопытствовать.

Ким чувствовал, что новый знакомый не привык долго уговаривать. Голос его был тверд, а речь категорична. Несмотря на внешнюю обходительность, это был человек властный. Непонятно, какое Александр Феоктистович имеет отношение ко всей этой компании, но то, что он выступал здесь за главного, сомнений не вызывало. И заведующий реставрационной мастерской Казаченко, и Коптев, который, как понял из разговора Ким работал начальником колонны на автокомбинате, и тем более Владик со Славиком, реставраторы, смотрели на него не то чтобы с уважением, но с какой-то боязливостью. Ким решил не торопить события, дать им развиваться самим по себе. В конце концов не случайно его пригласили сюда, во всяком случае, не картины заурядного живописца заинтересовали этих людей, или одного из них. Но зачем, что? Вот это и предстояло выяснить в первую очередь.

Рассуждая так, Ким расставлял картон и холсты по стульям, на письменном столе и подоконнике небольшой комнаты, служившей хозяину чем-то вроде кабинета. Через минуту здесь нельзя было повернуться: гости с сигаретами и рюмками заполнили ее. Они громко обсуждали достоинства колорита, особенности композиции, игру света и тени. Игорь Владимирович усмотрел даже то, о чем Ким и не подозревал в себе — особый, своеобразный почерк художника.

— Сколько вы хотите за это? — придвинулся поближе к Логвинову дядя Леша, держа за спиной правую руку, а левой показывая на один из осенних пейзажей, сделанных на окраине города. За затемненными стеклами очков в красивой широкой оправе нельзя было разглядеть ни каких-либо эмоций, ни работы мысли.

— Что вы? — чуть ли не воскликнул Ким. — Вы слишком высоко цените мои, право же, микроскопические способности. Все эти пейзажи сделаны в вашем замечательном городе и его окрестностях сейчас и во время моих прошлых приездов. Я надеюсь, когда начнутся съемки моего нового фильма, мы еще не раз увидимся.

Все разом заговорили, повернувшись к картинам и оценивая их уже другим взглядом. Глаза Лиды сияли: она была уверена, что лучшую картину, которую она себе присмотрела, Волгин ей подарит.

Молодой, красивой женщине, привыкшей к знакам внимания, особенно льстили ухаживания иностранных туристов. Она охотно принимала сувениры и не очень горячо отказывалась, когда ее приглашали вечером в ресторан. Иногда между шуточными, а порой весьма прозрачными тостами-намеками в памяти всплывали укоризненно смотрящие глаза Ильи, его упрямо сведенные черные брови. Но со временем это происходило все реже, и Лида постепенно свыклась с такой жизнью, тем более что ни Илья, ни кто-либо другой ей всерьез ничего не предлагал.

— Я хочу выпить за талант и щедрость души, — неожиданно громко предложил дядя Леша, и гости направились в столовую.

Теперь в центре внимания оказался Ким, и ему предстояло разыгрывать скромность и смущение, что давалось с немалым трудом. Но он знал, что, не «подставившись» сопернику, не показав себя слабее его, трудно рассчитывать, что он быстро проявит истинные намерения, покажет свое лицо. Дядя Леша, похоже, догадывался, что «режиссер» играет на публику. Его взгляд, осторожный, но цепкий, Ким чувствовал даже спиной.

Захмелевшие друзья расспрашивали о новом фильме, ругали подряд все кинокартины. Ким изворачивался как мог и боялся больше всего одного-единственного вопроса: что он уже снимал? Надо было срочно менять тему разговора. Он подошел к огромной книжной стенке и принялся рассматривать ее содержимое. Ким еще прежде, как только вошел, обратил внимание на обширную библиотеку, но лишь теперь позволил себе разглядеть ее внимательно.

— О! «Иллюстрированная история Петра Великого», — негромко произнес Ким будто про себя, боковым зрением наблюдая за реакцией Александра Феоктистовича, стоящего сбоку. — Да тут и «Петербургские трущобы» Крестовского, и «Месяцеслов в стихах» Симеона Полоцкого!..