На северной оконечности острова мы набрели на груды раковин и красных мадрепоровых кораллов, явно выложенных чьей-то рукой. Это была мусульманская могила, ориентированная на северо-восток, в сторону Мекки и могилы пророка. Могильный холм был сложен в виде корабля; на его концах стояли торчком две большие коралловые глыбы, изображающие корму и нос. Товарищи человека, который ушел на этом корабле в вечное плавание, убрали могилу всеми цветами моря.

Усердие могильщиков проявилось очень наглядно. Насыпав и выровняв холмик из чистейшего песка, они обложили его ветвями коралла, которые выгорели на солнце до костяной белизны. Из раковин, возможно игравших роль жертвоприношений, был сооружен барьер высотой около метра, украшенный осколками разноцветных бутылок, да кое-где красными обломками кораллов органчиков. Возможно, здесь покоился паломник из Африки, не выдержавший плавания на борту набитой битком скорлупки. Или же старик-находа – так называют здесь заправил местных суденышек, восседающих подчас до самой смерти в центре своей дау и командующих молодыми рыбаками, которые собирают жемчужниц и ловят немного рыбы себе на пропитание.

Куда бы мы ни пошли, всюду поверхность острова была словно испещрена рябинами, под нашими ногами обрушивались подземные ходы и открывались норки величиной с большой палец. Мы подумали было, что это одно из следствий адского зноя, но потом разобрались в сути этого подземного лабиринта. Однажды ночью, после очередного прохода раков-отшельников, наш лагерь подвергся нашествию мышей. Малютки, не больше дюйма длиной, но их было страшно много, и они атаковали все подряд. От неожиданности мы в первую минуту совсем опешили, потом спохватились и начали спасать наиболее уязвимое имущество. Что подвесили на шесты, что убрали в герметичные ящики. Кстати, это нашествие объяснило мне присутствие на Дерраке серо-голубых соколов. Правда, я до сих пор не знаю, как эти крохотные мыши утоляют жажду: может быть, за счет листвы на кустах? Так или иначе наутро все наши бутылки с водой были наполнены мертвыми грызунами. Они ухитрились пролезть через горлышко, а вот выбраться из стеклянной тюрьмы им уже не удалось, и они утонули. Нам остался на все наши нужды всего один бочонок воды, меньше двадцати галлонов.

Первый осмотр острова занял все утро, и часов около одиннадцати, когда зной стал совсем невыносимым, мы живо управились с жареным тунцом и пошли в воду. До половины четвертого, когда поумерилась адская жара, плескались мы в море.

Подводники идут вниз, к «акулоубежищам». На переднем плане – одноместная клетка

И все последующие дни мы проводили самые жаркие часы в освежающих водах лагуны, защищая лицо от солнца широкополыми шляпами. Доктор Франсуа без устали развлекал нас забавными историями, которых у него неисчерпаемый запас, так что середина дня проходила под знаком веселья и вынужденной праздности. В эти часы температура воздуха достигала тридцати семи градусов в тени, – вернее, достигала бы, будь на острове тень. Но тени не было – только ослепительно белый песок, и его радиация вместе с солнечной в несколько часов превратила бы нас в шкварки.

Во время одного такого купания на доктора Франсуа напали акулы. Наш рабочий день обычно начинался в четыре утра. Управившись с делами и наскоро перекусив, мы отправлялись на пляж. У нас было облюбовано местечко с глубиной всего около метра. Правда, вода здесь была довольно теплая, но все-таки освежала, а ближе к барьерному рифу она и вовсе казалась приятно прохладной. На второй день Жо, как мы прозвали доктора, пошел вброд через лагуну к рифу и вдруг пропал из виду. Вода забурлила, вспенилась, и среди брызг мы различили хвост крупной акулы. Мы ринулись на помощь, но в это время снова показался Жо. Он преспокойно встал на ноги, а под водой вдоль рифа промчался какой-то силуэт и исчез вдали.

С необычной для него лаконичностью Жо рассказал, что произошло. Он не торопясь шел по песку, вдруг дно словно взорвалось, и доктор почувствовал себя, как человек, у которого выдернули из-под ног ковер. Несмотря на полную неожиданность случившегося, он рассмотрел в взбаламученной воде акулу, которая метнулась было в его сторону, но тут, невесть почему, снова повернулась и умчалась прочь.

В этой истории нет ничего необычного, многим доводилось встречаться с песчаной акулой в такой обстановке. И кое для кого неожиданное столкновение кончалось серьезным ранением. Ведь даже у метровой песчаной акулы такая пасть, что она способна своими пусть мелкими, но достаточно острыми зубами отхватить изрядный кусок от жертвы.

Поздно вечером того же дня мы совершили ночное погружение, чтобы испытать наши подводные светильники и, если удастся, добыть на ужин лангустов. Днем их не увидишь, они прячутся от врагов в глубоких норах в коралле. Ночь лишает хищников их преимуществ и становится днем для лангустов; они покидают свои укрытия и добывают себе пропитание на песке и среди кораллов. На острове Абу-Латт в Фарасанском архипелаге я видел лангустов даже на суше, они выходили из моря, чтобы пересечь торчащую из воды коралловую глыбу, которая преграждала им путь.

На глубине около двух метров лучи светильников скользили по кораллам, высекая из них фейерверк поразительных красок. Рыбы с огромными, вытаращенными глазами, на миг окаменев, словно парализованные икс-лучами из научно-фантастического романа, затем не спеша отходили в сторону, так медленно, что можно было протянуть руку и погладить радужную чешую. Во время таких ночных вылазок я чувствую себя этаким слегка помешанным чародеем. Мой фонарь – волшебная палочка, которая то вызывает к жизни фантастические видения, то стирает их. Выключив его, я какое-то время ничего не вижу, меня облекает черная пустота. Включаю – опять кругом причудливая фантасмагория созданий, над которыми я не властен. Я плыву то быстрее, то медленнее, часто поворачиваюсь на спину и смотрюсь в зеркало, образованное поверхностью воды, а в тонком луче то возникнут, то пропадут ослепительные сказочные картины...

Неподалеку доктор Жо купался в ореоле своего светильника; казалось, он застрял в огромной многоцветной паутине. Он тоже, как и я, тянулся рукой к оцепеневшим рыбам, и в его движениях чувствовалось, как он поражен необычностью такого общения с животными, которые всегда обращались в бегство при виде нас. Своего рода сказание о «Святом Франциске и рыбах».

Внезапно все чудеса кончились. Луч моего фонаря утратил свою волшебную силу и терялся в пустоте. Мы дошли до кромки барьерного рифа, здесь скала обрывалась отвесно вниз на глубину около двухсот метров. Дальше вода казалась черной и безжизненной. Держась за коралловые выступы, мы направили лучи наших светильников в пучину, которая быстро поглощала их мощь.