Юрка метнулся к двери. Рука Валерия догнала его, схватила за шиворот и швырнула на койку. Юрка вскочил и, вложив в удар вес всего тела, всадил кулак в грудь брата. Тот рухнул на пол. Через секунду он был уже на ногах, и дальше Юрка ничего не помнил: дико болела челюсть, голова звенела, как пустой чугун.

Юрка с трудом разлепил веки. Брат в напряженной позе, полусогнувшись, стоял у окна и смотрел в сторону расставленных тайников. Потом высунулся из двери, коротко свистнул два раза и вернулся к столу. «А я его спасал, — почему-то вдруг подумал Юрка, — а я искал его в пургу…»

Валерий нервно ходил по комнате, набрал в черпак холодной воды из кадки, смочил Юрке лоб и челюсть.

— Отойди, — сказал Юрка, встал и, шатаясь из стороны в сторону, подошел к окну.

Карбасок — а это был карбасок Валерия — уже стоял у берега, и двое мужчин в телогрейках, кепках и сапогах с тяжелыми мешками на плечах, полусогнувшись, быстро уходили в сторону сопок.

— Болит? — спросил Валерий.

— Тварь… Продажная тварь…

— Юра, — тихо и мягко произнес Валерий, — давай по-взрослому, без истерики. Побереги свои нервы. Они тебе еще пригодятся. Ты думаешь, я не понимаю, что нехорошо делаю? Но согласись, у меня нет другого выхода. Мне нужно побывать в Мурманске, сходить в мореходку и там кое с кем поговорить. Дядя Ваня не захотел помочь мне, отвернулся от меня. Вот и приходится самому обо всем заботиться. Отцу тоже нет до нас дела. У него — рыба, план на первом месте. Ты еще маленький и ничего не понимаешь. За жизнь, за свое место в ней надо драться. Приходится заниматься тем, что самому противно. С пустым карманом никуда не сунешься и никому ты не нужен…

— Гад! — сказал Юрка, плача.

— Ты еще ребенок, — спокойно, ничуть не обижаясь, проговорил Валерий, — ты совсем не разбираешься в жизни. Тебя обманывают, а ты веришь. Не смотри так на меня. Все было бы по-иному, если б дядя Ваня поступил со мною как человек. Всем на меня наплевать. Я сам должен заботиться о себе и пробивать дорогу. Я поступлю в мореходку, а потом и тебе помогу. Мы будем штурманами и капитанами. Не всем же Варзугиным гоняться за треской на этих керосинках… У нас с тобой будут суда, могучие океанские суда, мы еще принесем много пользы стране…

— Я тебя ненавижу, — сказал Юрка.

— Ну вот, ты опять за свое. Чудак, право. Папуас ты — вот кто. К тебе со всей душой, а ты…

— У тебя нет души.

— Хватит, — твердо произнес вдруг Валерий, — мне надоело с тобой препираться. — Лицо у него стало непроницаемо-холодное, жесткое. — Я прошу, чтоб ты молчал. Иначе я погиб. Если ты намерен хоть кому-нибудь в поселке рассказать об этом — лучше убей меня.

Он подошел к стенке, снял ружье, взвел курки и протянул Юрке:

— На.

Юрка, пошатываясь, вышел из домика, добрел кое-как до промысловой избушки, лег на свое место, пока никто не проснулся, и закрыл глаза.

Так Юрка пролежал часа три, не шевелясь, не открывая глаз.

По полу передвигалось солнечное пятно оконца, плыл гулкий и откровенный храп Пудова, спавшего на нарах под Юркой, и легонькое, жалобное посапывание дедушки Аристарха. За окном пронзительно крикнула чайка. Крикнула и смолкла. И над всеми этими шумами призрачной летней ночи властвовал один — широкий, несмолкаемо грозный рев водопада…

Первым проснулся дедушка. Он зевнул, быстренько и как-то стыдливо перекрестился, похрустел костями и принялся расправлять пальцами свалявшуюся за ночь бороду.

Юрка следил за ним сквозь узенькие щелочки едва приоткрытых глаз и не знал, что делать. Дедушка хоть и свой, хоть и Варзугин и желает своим внукам только добра, советоваться с ним нельзя никак. Стар больно, на язык не сдержан. Отцу надо рассказать. Только ему можно доверить такое. Только он знает, какими словами поговорить со старшим сыном. И что сделать с ним.

Потом стали подниматься женщины — женки, как зовут их старые поморы, — Васильевна и Прокофьевна. Они нарубили у избушки дров; Юрка отчетливо слышал их пересмешки. Его слух за эту ночь странно обострился, и даже самые легкие, далекие звуки явственно доносились до него, а говор за дверями прямо-таки оглушал.

Потом до Юркиных ушей долетела перебранка. Дедушка звал рыбачек вначале проверить тайники, а потом уж приниматься за растопку печки.

В другой раз Юрка легко бы спрыгнул с нар и подскочил к дедушке: они вдвоем запросто управились бы с тайниками. Но какая-то тяжелая сила придавила его, пригвоздила к матрасу, и Юрка не в силах был сдвинуться с места.

Ему жаль было дедушку, такого старенького и слабого, языкастого, по-мальчишески проказливого и неунывающего, которому уже недолго осталось ходить по земле. Юрке хотелось всхлипнуть, уткнуться носом в жесткую подушку и так лежать до скончания века и ничего не делать. Что-то самое лучшее и ясное было раздавлено в его душе. Не для него уже светило в окошко избушки утреннее солнце, гремел водопад и кричали чайки…

За стенкой громко пересмеивались рыбачки. Их тоже почему-то жалко было Юрке. Гнут спину, набивают веслами мозоли, мокнут от брызг и под дождями, чинят изрезанные ножами сети, радуются каждой пойманной рыбине и ничего не знают…