Опустил голову Джусс, как если бы уклонялся от удара, ибо показалось ему, что кто-то кричит ему в ухо, громким и отчетливым голосом: "Ты никто. И все твои желания, воспоминания, любовь и мечты, ничто, пустота. Даже земляная вошь, маленькая и мертвая, более полезна, чем ты, ибо она больше, чем ничто, а ты — ничто. Ибо все ничто — небо, земля и море, и все те, кто живет в них. И пусть не утешает тебя мысль что, хотя сам ты и погибнешь, жизнь на земле продолжится, вернутся звезды и месяцы, люди будут стареть и умирать, появятся новые мужчины и женщины, и будут жить, любить и забывать. Ибо что это будет значить для тебя, который сам будет как задутое пламя? Все то, что есть на небе и на земле, все что прошло и все что будет, жизнь и смерть, пространство и время, бытиё и небытиё, все это ничто для тебя, ибо ты сам будешь ничем, навсегда".

И в смертельно муке Лорд Джусс закричал, громко и пронзительно: — Пошлите меня в Тартар и отдайте меня черным адским Фуриям, пускай они ослепят меня и сварят в кипящем озере. Ибо даже там еще есть надежда. Но здесь только ужас Пустоты, и нет ни надежды, ни жизни, ни смерти, ни сна, ни пробуждения, ничего. Только вечность и пустота.

И какое-то время он оставался на месте, охваченный черным ужасом, пока звук плача и рыданий не заставил его поднять голову, и он увидел процессию плакальщиц, одетых в траурные плащи и идущих одна за другой по медному полу. И все они громко плакали и пели, превознося славные дела Голдри Блазко и восхваляя его красоту, и доблесть, и доброту, и силу: нежные женские голоса звучали настолько жалобно, что душа Лорда Джусса вновь поднялась из безводной пустыни, сердце смягчилось, а в глазах появились слезы. Он почувствовал, как что-то коснулось его руки, и увидел, как из-под тьмы капюшона одной из плакальщиц на него смотрят два залитых слезами глаза, нежных, как будто голубиных; и женский голос заговорил и сказал: — Сегодня день поминания Лорда Голдри Блазко, который умер ровно год назад, и, как ты видишь, мы, его товарищи по заключению, оплакиваем его и будем оплакивать год за годом, пока живы. А тебя, великий лорд, мы будем оплакивать с еще большей жалостью, ибо за все твои великие труды получил ты в награду пустоту. Но пойдем с нами, и на какое-то время ты утешишься, ибо даже власть Судьбы имеет предел, и нет короля на дороге смерти.

И Лорд Джусс, с печалью и отчаянием в сердце, позволил взять себя за руку и свести вниз по винтовой лестнице, которая привела их во внутреннюю комнату медного замка, прекрасную и наполненную приятными запахами, и освещенную дюжинами ламп. И немедленно жизнь и ее заботы, казалось, растаяли вдали, сделались бесполезным шорохом, а ужас пустоты — игрой воображения. Все чувства замерли, и он повернулся к той, кто привела его сюда. Внезапно она отбросила траурный плащ, и гордо встала перед ним, показав все свое прекрасное тело и обнаженные руки; зрелище, которое наполнило его душу любовью и наслаждением.

И эта ослепительная красота едва не наполнила целиком все его сердце. Но в это мгновение удача, или высшие Боги, или душевная сила пробудила в его околдованном сознание воспоминание о стоящей перед ним цели, и, резко отвернувшись от наживки, приготовленной для его погибели, и бросился обратно на крышу, где сидел его дорогой брат, мертвый. Схватил его за руку Лорд Джусс и начал исступленно молить: — Скажи мне хоть слово, о родич. Это я, Джусс, твой брат.

Но не пошевелился Голдри и не ответил на его слова.

И взял Джусс в руку ладонь Голдри, во всем похожую на его собственную, вплоть до пальцев, формы ногтей и волосков на обратной стороне ладони. Потом отпустил, и безвольно упала рука на ручку скамьи. — Нет никаких сомнений, — сказал он вслух, — что тебя каким-то образом заморозили, и все твои чувства и мысли замерзли вместе с тобой.

Сказав так, наклонился он и заглянул прямо в глаза Голдри, коснулся его рук и плечей. Но не пошевелился Голдри Блазко, не дрогнули его веки. Тогда в ярости схватил Джусс Голдри за руки, поднял его со скамьи, громко назвал его по имени и начал грубо трясти, крича изо всех сил: — Говори со мной, брат, ведь я пересек весь мир в поисках тебя. — Но мертвым грузом оставался Голдри в объятиях Джусса.

— Если ты мертв, — сказал Джусс, — я умру вместе с тобой. Но до тех пор я никогда не поверю, что ты умер. — И сел он на скамью рядом с братом, и взял его руку в свою, и стал не отрываясь смотреть на него. Ничего, только тишина. Настала ночь, спокойный свет луны и мигающий звезд смешался с бледными огнями, ограждавшими вершину горы. Ад больше не высылал в воздух своих обитателей, и с того мгновения во внутренней комнате, когда Джусс освободился от последних иллюзий, он не видел больше подобий людей или дьяволов, вообще никого живого, кроме своего брата Голдри Блазко; и больше никакой ужас не мог подчинить себе его великое сердце, но даже память о нем была как жестокий холод зимнего моря, поглощающего дыхание пловца в то мгновение, когда он впервые ныряет в ледяные волны. Так, спокойно и твердо, оставался там Лорд Джусс, и провел без сна вторую ночь, ибо не осмелился он заснуть в этом проклятом месте. И хотя его брат не говорил, не видел и не слышал, но настолько велика была радость, охватившая сердце Джусса, что в это мгновение понял он, насколько устал. И подкрепился он амброзией, данной ему Королевой, ибо знал, что много сил потребуется ему для того, что доставить Голдри к берегам волшебного озера.

Пришел день, и взвалил Джусс тело брата себе на плечи, и пошел с ним вперед. Прошел он ворота медной крепости, и огненный барьер, и начал медленно и тяжело спускаться по длинному северному кряжу над Ледником Псаррион. Весь день, и всю следующую ночь, и еще один день провел Джусс на горе, и полумертвым от усталости за два часа до заката достиг он морены. Но радостно было у него на сердце, ибо совершил он великий подвиг. Эту ночь провели они в роще земляничных деревьев под крутым склоном горы в десяти футах от западного берега Равари, и вечером следующего дня повстречались со Спитфайром и Брандох Даха, которые два дня и две ночи ждали их с лодкой в заранее назначенном месте.

И как только Джусс спустился с горы, начал Голдри Блазко постепенно оттаивать, и скоро уже мог стоять на ногах и идти; но не мог сказать ни одного слова и не получили они от него ни одного взгляда, как если бы смотрел он сквозь своих товарищей куда-то далеко в одному ему виденный туман. И каждый из них втайне волновался, опасаясь, что не сумеют они вылечить Голдри Блазко, и получится так, что освободили они из тюрьмы не его, а то, что от него осталось.

Проплыли они через озеро и привели его к Королеве Софонисбе, которая встретила их на прекрасной лужайке перед павильоном. Королева, как если бы заранее знала и болезнь и лекарство, взяла Лорда Джусса за руку и сказала: — О милорд, чтобы вернуть его, ты посмотрел с лицо неприкрытому ужасу, находящемуся за пределами человеческого разумения, и теперь тебе осталось сделать всего одно последнее усилие и ты освободишь его окончательно: маленький камешек, который венчает построенное тобой огромное здание, и, тем не менее, без него все будет впустую, но и сам он бесполезен без того, что ты уже сделал; этот камешек мой и с чистым сердцем я отдаю его тебе.