И он пропел ещё такие стихи:

И потом старец сказал: "О Ибрахим, спой напев, который ты услышал, и придерживайся этого способа в своём пении, и научи ему твоих невольниц".

"Повтори напев", - сказал я. Но старец молвил: "Ты не нуждаешься в повторении, ты уже схватил его и покончил с ним".

И потом он исчез передо мной, и я удивился и, взяв меч, вытащил его и побежал к дверям гарема, но увидел, что они заперты. И я спросил невольниц: "Что вы слышали?" И они сказали: "Мы слышали самое лучшее и самое прекрасное пение".

И тогда я вышел в недоумении к воротам дома и, увидев, что они заперты, спросил привратников про старца, и они сказали: "Какой старец? Клянёмся Аллахом, к тебе не входил сегодня никто".

И я вернулся, обдумывая это дело, и вдруг кто-то невидимо заговорил из угла комнаты и сказал: "Не беда, о Абу-Исхак, я - Абу-Мурра, и я был сегодня твоим собутыльником. Не пугайся же!"

И я поехал к ар-Рашиду и рассказал ему эту историю, и ар-Рашид сказал: "Повтори напевы, которым ты научился от него". И я взял лютню и стал играть, и вдруг оказывается, напевы крепко утвердились у меня в груди.

И ар-Рашид пришёл от них в восторг и стал пить под них, хотя и не увлекался вином, и говорил: "О, если бы он дал один день насладиться собою, как дал насладиться тебе".

И затем он приказал выдать мне награду, и я взял её и уехал".

Рассказывают также, что Масрур-евнух говорил: "Однажды ночью повелитель правоверных Харун ар-Рашид сильно мучился бессонницей. И он спросил меня: "О Масрур, кто у ворот из поэтов?" И я вышел в проход и увидал Джамиля ибн Мамара-альУзри и сказал ему: "Отвечай повелителю правоверных!" И Джамиль молвил: "Слушаю и повинуюсь!" И я вошёл, и он вошёл со мною и оказался меж рук Харуна ар-Рашида, и приветствовал его, как приветствуют халифов.

И ар-Рашид вернул ему приветствие и велел ему сесть, и потом сказал: "О Джамиль, есть ли у тебя какой-нибудь удивительный рассказ?" - "Да, о повелитель правоверных, - ответил Джамиль.
– Что тебе более любо: то, что я видел и лицезрел, или то, что я слышал и чему внимал?" - "Расскажи мне о том, что ты видел и лицезрел", - сказал халиф. И Джамиль молвил: "Хорошо, о повелитель правоверных! Обратись ко мне всем своим существом и прислушайся ко мне ушами".

И ар-Рашид взял подушку из вышитой золотом красной парчи, набитую перьями страусов, и положил её себе под бедра, а затем он опёрся на неё локтями и сказал: "Ну, подавай свой рассказ, Джамиль!"

"Знай, о повелитель правоверных, - сказал Джамиль, - что я пленился одной девушкой и любил её и часто её посещал..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала шестьсот восемьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что повелитель правоверных Харун ар-Рашид облокотился на парчовую подушку и сказал:

"Ну, подавай свой рассказ, Джамиль!" И Джамиль начал: "Знай, о повелитель правоверных, что я пленился одной девушкой и любил её и часто её посещал, так как она была предметом моих желаний, тем, что я просил от жизни. А потом её родные уехали с вею из-за скудности пастбищ, и я провёл некоторое время, не видя её, но затем тоска взволновала меня и потянула к этой девушке, и душа моя заговорила о том, чтобы к вей отправиться. И когда наступила некая ночь из ночей, тоска по девушке начала трясти меня, и я поднялся и, затянув седло на верблюдице, повязал тюрбан, надел своё рубище, опоясался мечом и подвязал копьё. А затем сел на верблюдицу и выехал, направляясь к девушке, и ехал быстрым ходом. И я выехал некоей ночью, и была эта yочь тёмная, непроглядная, и приходилось мне к тому же преодолевать спуски в долины и подъёмы на горы. И и слышал со всех сторон рыканье львов, вой волков и голоса зверей, и мой разум смутился, и взволновалось моё сердце, а язык мой неослабно поминал Аллаха великого.

И когда я ехал таким образом, вдруг одолел меня сон, и верблюдица пошла со мной не по той дороге, по которой я ехал, и сон овладел мной. И вдруг что-то ударило меня по голове, и я проснулся, испуганный, устрашённый, и увидел деревья и реки. И птицы на ветвях щебетали на разные голоса и напевы, а деревья на лугу переплетались одно с другим. И я сошёл с верблюдицы и взял поводья в руки и до тех пор осторожно выбирался, пока не вывел её из-за этих деревьев на равнину. И тогда я поправил на ней седло и сел на её спине прямо, и не знал я, куда направиться и в какое место погонят меня судьбы. И я углубился взором в эту пустыню, и блеснул мне огонь по середине её. И тогда я ударил верблюдицу пяткой и ехал по направлению к огню, пока не приблизился. И я приблизился к огню и всмотрелся, и вдруг вижу палатку, воткнутое копьё, возвышающееся знамя, коней и свободно пасущихся верблюдов! И я сказал себе: "С этим шатром связано великое дело, так как я не вижу в этой пустыне ничего другого". И я направился в сторону шатра и сказал: "Мир с вами, обитатели шатра, и милость Аллаха и его благословение!" И вышел ко мне из шатра юноша, сын девятнадцати лет, подобный луне, когда она сияет, и доблесть была видна меж его глаз. "И с тобою мир и милость Аллаха и благословение его, о брат арабов!
– сказал он.
– Я думаю, что ты сбился с дороги".
– "Это так и есть, - ответил я.
– Выведи меня, помилует тебя Аллах!" - "О брат арабов, - молвил юноша, - наша местность полна львов, а сегодня ночь мрачная, дикая, очень тёмная и холодная, и я боюсь, что растерзает тебя зверь. Остановись у меня, в уюте и просторе, а когда прядёт завтрашний день, я выведу тебя на дорогу".

И я сошёл с верблюдицы и спутал ей ноги длинным поводом, а потом снял бывшие на мне одежды и разделся и немного посидел. И юноша взял овцу и зарезал её и, подойдя к огню, разжёг его и заставил разгореться. А затем он вошёл в шатёр и вынес мелких пряностей и хорошея соли, стал отрезать куски мяса и жарить их на огне. Ион покормил меня, а сам то вздыхал, то плакал. И он издал великий крик и горько заплакал и произнёс такие стихи: