без автора
Шрифт:
И негром овладел чрезвычайный восторг, и жизнь показалась ему очень приятной (а говорят, что когда соседи Ибрахима слышали, как он говорит: "Эй, мальчик, седлай мула!" - их охватывал восторг). И когда душе негра стало приятно и его охватило веселье, он воскликнул: "О господин, разрешишь ли ты мне высказать то, что пришло мне на ум, хотя я и не из людей этого ремесла?" И я отвечал ему: "Сделай так, это следствие твоего великого вежества и благородства".
И он взял лютню и запел:
"Любимым я сетовал на то, как продлилась ночь; Сказали они: "О как для нас коротка та ночь!" И все потому, что сон глаза покрывает им Так скоро, а нам очей всю ночь не закроет сон, Когда наступает ночь-мученье для любящих, - Нам грустно; им радостно, когда наступает ночь. И если бы им пришлось терпеть, что стерпели мы, На ложе, поистине, им было бы так, как нам".И я воскликнул: "Ты отличился совершённым отличием, мой сердечный друг, и прогнал от меня боль печали. Прибавь же ещё таких безделок!"
И негр произнёс такие стихи:
"Когда не грязнит упрёк честь мужа, увидишь ты, Что всякий прекрасен плащ, какой он наденет, Она нас корит за то, что мало число таких, Но я отвечаю ей: "Достойных немного!" Не плохо, что мало нас, - сосед наш высок душой, Тогда как у большинства соседи столь низки. Мы люди, которым бой постыдным не кажется, Когда биться вздумают Салуль или Амир. Желание умереть к нам срок приближает наш, Они же не любят смерть, и сроки их долги. Мы можем словам людей не верить, коль захотим, Но верят словам они, когда говорим мы".И, услышав от негра эти стихи, - говорил Ибрахим, - я удивился им до крайней степени, и великий восторг заставил меня склониться, и я заснул и проснулся только после вечерней молитвы. И я умыл лицо, и вернулись ко мне мысли о величии души этого кровопускателя и его хорошем умении себя вести, и я разбудил его и, взяв бывший со мною мешок, в котором были ценные динары, бросил его негру и сказал: "Поручаю тебя Аллаху - я ухожу от тебя! Прошу тебя, бери из этого мешка и трать на то, что тебя заботит, и тебе будет от меня великий дар, когда я окажусь в безопасности от страха".
Но негр отдал мне мешок обратно, - говорил Ибрахим, - и сказал: "О господин, бедняки из нашей среды не имеют у вас цены, но, следуя моему благородству, как могу я взять деньги за то, что время подарило мне твою близость и ты поселился у меня? И если ты будешь возражать этим словам и ещё раз кинешь мне кошелёк, я убью себя".
И я спрятал мешок в рукав, - говорил Ибрахим (и тяжело было мне нести его)..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала двести семьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Ибрахим ибн аль-Махди говорил: "И я спрятал мешок в рукав (и тяжело было мне нести его) и ушёл. А когда я дошёл до ворот дома, негр сказал мне: "О господин, здесь тебе укрываться лучше, чем где-либо ещё, и нет для меня тяготы содержать тебя; оставайся у меня, пока не поможет тебе Аллах!"
И я вернулся и сказал: "С условием, что ты будешь тратить из этого кошелька". И негр дал мне понять, что он согласен на это условие, и я провёл у него несколько дней, ведя самую сладостную жизнь, и он ничего не брал из этого мешка. И я счёл зазорным оставаться у него на содержании и постыдился утруждать его и оставил его и ушёл, перерядившись в наряд женщины - башмаки и покрывало, - и вышел из его дома. Но когда я оказался на дороге, меня охватил страх, и очень сильный, и я пошёл, чтобы перейти мост, и оказался у одного места, обрызганного водой.
И вдруг увидал меня военный, из тех, что прислуживал мне, и узнал меня и крикнул: "Вот то, что нужно аль-Мамуну!" И уцепился за меня, и ради сладости жизни я толкнул его, и опрокинул вместе с конём на этом скользком месте, и стал он назиданием для поучающихся, и люди поспешили к нему. А я постарался идти скорее и, перейдя мост, вошёл в какую-то улицу. И я увидел у одного дома открытые ворота и в них женщину. И я сказал ей: "О госпожа, пожалей меня и спася мою кровь от проклятия, - я человек боящийся". А она отвечала: "Простор тебе и уют, входи!", и привела меня в горницу, и постлала мне и подала мне кушанье. "Пусть твой страх успокоится, ни едва тварь не узнает о тебе", - сказала она. И пока это было так, в ворота вдруг постучали сильным стуком. И женщина вышла и открыла ворота, и вдруг входит мой соперник, которого я толкнул на мосту, и голова у него завязана, и кровь бежит по его платью, а коня с ним нет. "Эй ты, что тебя постигло?" - спросила женщина. И военный сказал: "Я схватил того юношу, но он ускользнул от меня".
И он рассказал ей, как было дело, и женщина вынула лоскут и, разорвав его на куски, перевязала военному голову, а потом она постлала ему, и он лёг, больной. А она поднялась ко мне и сказала: "Я думаю, ты тот, о ком говорил этот военный".
– "Да", - ответил я ей. И она молвила: "С тобой не будет беды", и вновь оказала мне уважение.
И я пробыл у неё три дня, а потом она сказала мне: "Я боюсь для тебя зла от этого человека: как бы он про тебе не узнал и не донёс бы о том, чего ты боишься. Спасай твою душу". И я попросил у неё отсрочки до ночи, и она молвила: "В этом нет беды!"