Лека был человеком полной комплекции. Его негромкий голос лился ровно и мягко, лаская слух.

— В самом деле, Деций? — спросил Катилина. — Неужели должность так дорого тебе обошлась, что пришлось прибегнуть к услугам ростовщиков?

Я чувствовал, что меня провоцируют на откровенность, и решил воспользоваться этой возможностью.

— Дорого?! Да если бы дело было только в благоустройстве дорог! Как бы не так!

Я пытался говорить слегка заплетающимся языком, хотя, клянусь, не был ни капли пьян.

— Не так далек тот день, когда мне предстоит бороться за должность эдила. После Публичных игр, проведенных Цезарем два года назад, народ ждет подобного же увеселения от каждого эдила. Значит, чтобы соответствовать этой должности, мне вновь придется брать денег взаймы. Не так давно для хорошего представления было вполне достаточно двадцати пар гладиаторов. Цезарь же приучил народ к зрелищу с участием пяти сотен пар. Я уже не говорю о львах, медведях, зубрах и прочих зверях.

— Это уж точно, — подхватил Лека. — Ладно бы это были бои простых гладиаторов — а то ведь гладиаторов из Кампаньи, обученных в лучших школах. Ладно бы обычный публичный ужин после окончания Игр — нет, непременно со свежими мясом и рыбой, да еще с заморскими фруктами! Причем раздаются они всем подряд, вплоть до последнего римского каменщика. Кто положит конец такому расточительству? — Его жирное лицо скривилось в горестной, насмешливо-сострадательной улыбке. — Но ведь твоя семья наверняка возьмет на себя часть расходов?

— Увы, не всегда и не всем из нас так везет, — нахмурившись, ответил я. — Мне оказал существенную помощь отец, но мы не принадлежим к особо богатой ветви Метеллов. Да и никто из нас не может сравниться в благосостоянии с Крассом или Лукуллом. Как говорят, мы все слишком тощие и размножаемся слишком быстро, чтобы успеть сколотить приличное состояние.

Последняя моя фраза, произнесенная на латинском языке, который еще был в обиходе, вызвала бурю аплодисментов. Особенно горячо встретили мою шутку женщины. Только тогда обнаружилось странное обстоятельство: ни Фульвия, ни Семпрония за весь вечер не проронили ни слова. Мне стало ясно, что Катилина, взяв нити беседы в свои руки, запретил им говорить до тех пор, пока что-то для себя не выяснит.

— Полагаю, тебе посчастливилось найти богатого покровителя? — заискивающим тоном продолжал домогаться Лека.

— Разве можно назвать кого-то богатым, — сухо парировал я, — если за ним не стоит Красс?

— Красс недавно связал себя узами брака с твоим семейством, — напомнил мне Катилина.

— Метеллов слишком много, и далеко не каждый имеет такое влияние, как Красс. А меня он вообще считает личным врагом.

В эпоху Первого гражданина люди, возможно, забыли, каким большим человеком в свое время был Красс. Утверждение, будто Красс оказал какому-то несчастному квестору высокую честь, назвав его своим личным врагом, было слишком самонадеянным. Однако именно такие заявления могли вызвать симпатии людей, окружавших меня в тот вечер.

— И с Помпеем ты не очень ладишь, — произнес Лека, — если верить слухам, ходившим несколько лет назад. Ведь это он выслал тебя из Рима.

— Тогда для меня было весьма полезно на год-другой удалиться из города, — загадочно заметил я.

Все, что было верно для Красса, было вдвойне верно и для Помпея. Другими словами, для последнего я был столь мелкой сошкой, что он вряд ли вообще меня помнил, поскольку голова у него была занята куда более важными вещами.

— Твоя семья, — продолжал Лека, — известна умеренными взглядами в политике, в своем большинстве не поддерживала амбиций Помпея. Но твой двоюродный брат Метелл Непос является преданным Помпею легатом. Будучи избранным трибуном плебса на следующий год, он станет добиваться изменения законодательства в угоду амбициям Помпея.

— Мудрая семья всегда имеет своих представителей в каждом лагере, — заявил я. — Из этого следует, что ты никогда не потеряешь все, если поставишь не на ту лошадку. Что же касается Непоса в роли трибуна, то у него ничего не получится, потому что коллегой у него будет Катон. А уж тот точно не даст ходу ни одной законодательной инициативе Помпея. Катон пошел в трибуны исключительно для того, чтобы составить оппозицию Непосу.

— Но остается еще Лукулл, — вновь вступил в разговор Цетег, в голосе которого прозвучала характерная для него колкая насмешка.

— У нас с Лукуллом никогда не было разногласий, — ответил я. — Но мы никогда не были слишком близки. Он женился на одной из сестер Клодия, а тот ненавидит меня еще больше, чем Красс и Помпей, вместе взятые.

— У тебя особый талант наживать врагов, — смеясь, произнес Катилина.

Восприняв его замечание как призыв, остальные, за исключением Аврелии, последовали его примеру и тоже захохотали.

— Всякий, кто враг Клодию, мне друг, — продолжал Катилина. — Итак, насколько я понимаю, тебе пришлось обратиться к профессиональным ростовщикам?

— Почему вас так интересуют мои финансовые дела? — осведомился я в свою очередь.

— Всякий амбициозный человек, если он от рождения не богат, по определению должен влезть в долги, — ответил Катилина. — Но тот, кто задолжал одному из тех троих, что мы упомянули, сидит у него на крючке и не заслуживает нашего доверия.

— Доверия? — переспросил я. — В каком это смысле?

— У всех нас есть амбиции, — тихо проговорил Катилина. — Мы знаем, кто стоит между нами и властью, которой имеем право обладать, кто мешает получить заслуженные нами почести. Они прибрали к рукам все высшие должности и командные посты, заставляя лучших людей страдать от непосильных долгов. Уж не считаешь ли ты случайностью, что за последние двадцать лет расходы на то, чтобы соответствовать должности, возросли до невероятных размеров? — Его лицо стало краснеть. — Не находишь ли совпадением то, что все мы попали в зависимость от ростовщиков? Как могло случиться, что люди высокого происхождения, семьи которых на протяжении веков производили на свет римских консулов и полководцев, стали должниками безродных богачей, которых наши предки не удостоили бы даже взгляда?