— Деций Цецилий, — обратился ко мне Катилина. — Мне кажется, ты настроен скептически.

Очевидно, я не контролировал выражение своего лица.

— Цицерон достоин презрения, — поспешно попытался я исправить положение. — А как насчет Гая Антония, его коллеги по консулату?

— К этому времени его в Риме уже не будет. Ему так неймется поскорей добраться до Македонии и начать ее грабить, что Цицерону чуть ли не приходится угрожать ему арестом, чтобы заставить задержаться в Риме. Надо же сохранить некую видимость пребывания Антония в должности.

Откинувшись на спинку стула, Катилина залился раскатистым смехом, который подхватили и остальные.

— Конечно, придется его отозвать обратно в Рим, но к тому времени мы уже будем прочно владеть обстановкой в государстве. Ему светит не больше удачи, чем его братцу Марку на Крите.

Он кивнул в сторону Вальгия:

— Квинт, мне кажется, из двух наших младших товарищей ты более способен что-либо сказать в этот вечер. Поведай нам, каковы настроения в среде увенчанной лаврами молодежи Рима.

Вальгий отчаянно поскреб свой волосатый подбородок:

— Ударь меня прислужник Клодия немного сильней, мне не пришлось бы открыть рот вплоть до следующих сатурналий. Словом, мы с Марком, — он кивнул в сторону перебинтованного Тория, — долго и неустанно обрабатывали юных выходцев из сенаторских фамилий и выявили всех отцов семейств, которые в прошлом питали презрение к нашему консулу. Тех, которые преследовали его в судебном порядке. Другими словами, тех, которые наверняка окажут сопротивление в случае нашего выступления. Таких отцов перебьют их собственные сыновья прямо в постелях, едва заслышав звук наших труб.

Катилина поймал на себе мой взгляд.

— О, не волнуйся, Деций! Тебе не потребуется убивать старика Безносого. Он никогда меня не оскорблял. К тому же он быстро переметнется в наш стан, как только поймет, откуда дует ветер.

— Спасибо, что успокоил, — ответил я, пытаясь скрыть замешательство. — Хотя у меня с отцом есть некоторые расхождения во взглядах, они никогда всерьез не портили наших отношений.

— Между тем, — вмешался Цетег, — убить кое-кого тебе все же придется, Деций.

— Придется?

— А как же иначе? — произнес Цетег тоном одновременно вкрадчивым и насмешливым. — Так же как каждому из нас.

— Это своего рода посвящение, — пояснил Лека. — Нечто вроде вступления в тайную секту. Совершив убийство, каждый из нас подтверждает свою искреннюю преданность общему делу.

— Ты же не станешь возражать, что подобный поступок служит действенным и неоспоримым проявлением солидарности? — И вновь в словах Цетега прозвучала скрытая насмешка.

— Понятно. И кто конкретно должен стать моей жертвой? — поинтересовался я.

— Это самая легкая и приятная часть нашего общего дела, — ответил Катилина. — Помнишь, однажды мы уже говорили о том, что нас едва не пустили по миру заимодавцы?

— Да, припоминаю.

— Сейчас как раз такой случай. Что может быть приятней, чем убить кредитора? Кажется, ты сам жаловался на то, что тебе пришлось брать большие суммы взаймы, чтобы соответствовать занимаемой должности и ради будущей карьеры эдила. Так кому же ты так сильно задолжал? — Усмехнувшись, он вновь откинулся назад.

Я поднял кубок и стал медленно потягивать вино, с хмурым видом взирая в глубины великолепной чаши. Жидкость, точно кровь, плескалась в ней в отраженных от серебряного дна отблесках ламп. Я делал вид, что обдумываю ответ, а на самом деле судорожно соображал, как выпутаться из создавшегося положения. Если не удастся это сделать, я вряд ли смогу покинуть этот дом живым. Одно было приятно: в те минуты меня оставили всяческие мысли об Аврелии.

Внезапно меня осенило, точно пришло озарение, которым подчас нас награждают гении-хранители. Если верить философам, которые утверждают, что у каждого из нас есть два гения, добрый и злой, то не исключено, что большинство своих едва ли не самоубийственных откровений я получил именно от последнего. Однако пришедшая тогда на ум мысль показалась мне блестящим решением. Впрочем, все равно размышлять, насколько она оправданна, у меня не было возможности. Я поставил кубок на стол и сказал:

— Это Асклепиод. Грек-врачеватель.

Мой ответ поверг всех в удивление.

— Тот, что лечит гладиаторов? — переспросил Курий.

— Думаешь, он только этим занимается? Это для него лишь хирургическая практика. Подобно всем греческим врачам, ради своих медицинских опытов он лечит многих богачей. К нему приезжают состоятельные люди даже из Антиохии и Александрии.

Я обвел взглядом слушателей с таким видом, будто причислял их к людям, умудренным жизненным опытом и хорошо осведомленным в подобного рода вещах.