В общем, сейчас сдаю тебе последний боевой аппарат. «Котлету» уже на разборку ребятам из «Автовентури» подарил, в ней железа ценного ещё много, «купешку» форсированную Виталику отдал, «мотик» БМВ-шный Гарику, помнишь, из третьего подъезда? «Квадрика» Серёге презентовал, а эту машинку — для тебя приберёг.

Ребята сказали, что ты сейчас большей частью в деревне обретаешься, так это для деревни — самый лучший аппарат, к нему хоть плуг с бороной цепляй, куда хочешь пролезет! Я на нём половину Карелии изъездил и четверть Алтая. На «Золотой бочке» и на «Гондурасе» в первой десятке держался.

— Витя? Прости темноту безграмотную. Что такое «Гондурас» и «Бочка» эта «золотая»?

— Это, Лёха, соревнования такие внедорожные, трофи-рейды, подробнее некогда объяснять. Будет время — потом расскажу.

Вот, смотри — объём кузова для твоей оравы подходящий, сзади «откиднушки» дополнительные есть. А, уж груза вози на нём — хоть тонну, подвеска неубиваемая! Сам машинку «упаковывал», от души. Многие ребята, как узнали, что я из гонок ухожу, приличные деньги за неё давали. Но такую машину, как друга, продавать нельзя. Только подарить.

Вот держи ключи, документы, доверенность-«генералку». Владей и радуйся! А я в Калугу за Ленкой покатил, дети уже, наверное, по папе соскучились.

Витька махнул рукой, и стоявший у соседнего подъезда серебристый «Мерседесище» с мягким урчанием подкатился к нам.

— Видишь, Лёха, на чём мне теперь ездить разрешено, и то — с водителем! Кошмар! Счастливо, друган!

Когда я с мощным тракторным рыком осадил нового «коня» у ворот своего Покровского дома, разглядывать диковинное чудище собралось пол-улицы. Мать Евлампия аж охнула:

— Лёшенька! Это что ж за комбайн такой?

— «Лендровер Дефендер», мать Евлампия! Тюнингованный!

— Ишь ты! А ведь и точно — «расфуфендер»!

Так первое прозвище и прилепилось.

Зато Стёпку с Леночкой вытащить из «расфуфендера» смогли только под вечер.

Спаси, Господи, раба Твоего Виктора со сродники!

ГЛАВА 2. СТАРЫЙ АРТИСТ

Подъехав к церковной сторожке, я увидел отца Флавиана, стоящего у ворот в полном «снаряжении», то есть в дорожной потрёпанной рясе, с большим кейсом-дипломатом, называемым самим Флавианом — «чемоданий», на могучей шее батюшки, вместе с наперсным крестом, висела расшитая бисером бархатная сумочка с дароносицей.

— Отче, здравствуй и благослови!

— Благодать Господа... на водителе бронетехники Алексии... Христос посреди нас!

— И есть, и будет, отче! Осторожней, батюшка, голову не ударь, давай твой «чемоданий», узковата машинка-то для тебя!

— Как и положено боевой технике, Лёша! Я, когда по благословению владыки к солдатикам в Чечню ездил, один раз километров тридцать внутри танка прокатился! Так у тебя здесь просто танцзал, по сравнению с танком, меня по приезде из люка всем взводом вытаскивали, ох, и повеселились тогда служивые!

— Представляю себе. Куда едем, отче?

— В Крапивинки, Лёша, к умирающему вызвали, пособоровать и причастить.

— Крапивинки, Крапивинки... это где дачи артистические, что ли? Так туда же только от Т-ка трасса, значит на Т-ск?

— Нет, Лёша, туда от нас другая дорога есть, короткая, по просеке, по которой лесовозы ходят, мне её ещё давно Семён показал. Не «хай-вэй», конечно, но для твоего «БТРа» — почти асфальт. Давай налево и мимо пасеки, а дальше я «проштурманю».

Насчёт асфальта отец Флавиан, конечно, несколько преувеличил, но в целом, двенадцатикилометровый отрезок лесной дороги, точнее колеи, мы проползли на «понижайке» (так у нас — «реальных джиперов» — именуют пониженную скорость) почти без проблем. Разочка четыре с боем прорывались сквозь глинистые «окопы», но грязевая резина не подвела — прорвались. А уж выехав на щебёночный грейдер, остаток пути мы, можно сказать, просто «рассекали».

Крапивинки я знал, был там два раза. Один раз ещё в студенческие годы, на старших курсах ездили туда с приятелем на дачу к его родственнику, известному режиссёру. Второй paз с тем же приятелем на ту же дачу, но уже к сыну режиссёра, в разгар «перестройки». Сам режиссёр к тому времени уже жил на ПМЖ в Израиле, работал полотёром. А сын его, как говорится, «крутился по полной» — продавал всё, всем и отовсюду. Мы и ездили-то к нему тогда обмывать какой-то его крупный «гешефт». Обмыли... Прости, Господи!

Дачный посёлок с тех пор заметно изменился. Многие, некогда величавые резные строения, принадлежавшие разным «народным» и «заслуженным» артистам, поблекли, посерели, стушевались. И то тут, то там повыскакивали из садов нахрапистые «новорусские» еврокоттеджи, сплошь облепленные символами достатка — спутниковыми антеннами-«тарелками» и ящиками кондиционеров.

Нужный дом мы нашли достаточно быстро. Им оказался старый изысканный деревянный особняк, вероятно, конца 50-х годов, посеревшие брёвна которого, словно благородная седина, лишь оттеняли изящество постройки в стиле «русский модерн». Калитку нам открыла скромного вида пожилая женщина в брюках и толстом свитере, вероятно, в молодости бывшая красивой, с грустными покрасневшими глазами.