– Как?!! – опешил сэр Бонифаций. – Вы целых десять лет не прикасались ни к одной женщине?

– Ни к одной! – гордо подтвердил сэр Нэвил.

– Но как же так? А до того, как вы принесли столь тяжкий для благородного рыцаря обет?

– Я девственник! – с чувством оскорблённого достоинства коротко ответил рыцарь, невероятно этим гордясь.

– И как же вы все эти годы?…

– До сих пор как-то справлялся.

– Извольте пояснить!

– Ну… регулярные занятия с мечом, конные прогулки, стрельба из лука по соломенным чучелам…

– И что, помогает? – серьёзно спросил сэр Бонифаций.

– Ещё как! Хотя, как известно, и физические нагрузки должны знать меру!

– Потрясающе! – Сэр Бонифаций одним рывком поднялся с земли. – Позвольте пожать вашу героическую руку.

И рыцари обменялись крепким мужским рукопожатием, громко лязгая железными рукавицами.

– Нет слов, дабы выразить моё восхищение! – пробормотал сэр Бонифаций, лихорадочно думая о том, а не помогут ли методы сэра Нэвила справиться ему со своей единственной страстью – обжорством.

Кто знает, кто знает…

– Ну, ребята, вы даёте… – пробасил давящийся хохотом гомункулус. – Вижу, мне здорово повезло в тот день, когда я присоединился к вам.

– Прошу в замок! – И сэр Нэвил повёл гостей внутрь своих неприступных апартаментов.

Обед вышел просто отличным.

Как оказалось, в замке сэр Нэвил жил не один, а с десятком слуг, сплошь состоявших из древних глуховатых дедков.

Дедки были сущим геморроем, и их прислуживание за столом превратилось в настоящую пытку.

Во-первых, слуги все как один были глуховаты на оба уха. Во-вторых, многие уже находились в глубокой стадии прогрессирующего старческого маразма. В-третьих, передвигались они с такой скоростью, что горячие блюда успевали по нескольку раз остыть, пока попадали из кухни в пиршественный зал.

– Но почему вы не наймёте молодую прислугу? – всё недоумевал сэр Бонифаций, неприязненно наблюдая, как ветхий дедок, скособочясь, несёт ему жаркое.

Жаркое безнадёжно остыло, не приблизившись к столу даже на расстояние вытянутой руки. Из уголка рта немощного старика на подбородок капала тонкая струйка слюны.

– Это совершенно исключено! – решительно отрезал сэр Нэвил.

– Но ведь можно нанять исключительно мужчин!

– Да?!! А что, если они приведут сюда с собой женщин: матерей, жён, сестер, возлюбленных, племянниц, крестных, свах, падчериц… Моя девственность будет в опасности. А я никак не могу допустить этого, любой ценой.

– Но эти пожилые люди…

– Старики намного безопасней! – строго возразил сэр Нэвил, давая понять, что спорить с ним на эту тему – совершенно бесполезное занятие.

Выудив из своего супа деревянную челюсть, сэр Гэвин благоразумно отказался от первого, удовлетворившись распитием чудесного ирландского виски.

Учуяв сладостный аромат великолепного напитка, Йорик в стеклянной ёмкости, которую держал в руках один из дедков, стал буянить, сварливо потребовав справедливого обхождения со своей весьма ценной для благородных господ персоной.

– И вообще заберите меня от этой старой развалины! – ультимативно потребовал гомункулус. – Он определенно меня уронит, вон у него даже руки трясутся, я чувствую это своими зубами!

Рыцари дружно проигнорировали волшебное существо, продолжая неторопливую беседу, облагороженную кубками с душистым шотландским элем.

– Признаюсь честно, сэр Нэвил, вы единственный рыцарь-девственник из всех моих многочисленных знакомых, – всё не унимался сэр Бонифаций, на которого знакомство с сэром Нэвилом произвело воистину неизгладимое впечатление. – В наше время сохранить себя, когда вокруг такие красотки… Это геройский поступок, тяжелее участия в любом даже самом опасном Крестовом походе.

– Да, это так! – мрачно кивнул сэр Нэвил, слегка задетый тем, что сэр Бонифаций постоянно затрагивает болезненную для него тему.

– Подумать только, сколько соблазнов, сколько соблазнов… Скажите по секрету, друг, неужели вам ни разу не хотелось избавиться от вашего столь обременительного обета?

– Хотелось, и не раз! – признался сэр Нэвил, подзывая жестом старца с бутылью вина.

Старец тяжело вздохнул и медленно двинулся от стены к столу, но дойти так и не успел, внезапно закатив глаза и застыв прямо на полпути к своему хозяину.