— Песок собирается у тебя в легких, отец. Тебе вредит жара и сухость. Я читала…

— Да простит меня небо за то, что я научил тебя читать, — запричитал Халим. — Все со мной в порядке.

— Мы могли бы перенести торговлю в другое место, — не обращая внимания на его слова, продолжила Сура. — Туда, где торговцы древними свитками встречаются редко и где правители будут выстраиваться в очередь, чтобы купить наши товары.

— И где это, по-твоему?

— Там, где заходит солнце. Мы проедем по стране и остановимся у моря. Там откроем лавку.

Халим знал, что дочери хочется посмотреть мир. Ему даже нравилась мысль о том, чтобы переехать в другую страну, обосноваться в новом городе и служить другому правителю.

— Может быть, — задумчиво произнес он и вновь закашлялся.

Сура разочарованно застонала.

Рахель без труда несла восемь кружек темного пива, и, судя по ее мускулистым рукам, каждый посетитель таверны предпочитал вежливо поблагодарить ее, а не шлепать по заднице или щипать за грудь. Она уже выбросила из заведения двух норманнов, которые были выше ее на две головы. Некоторые люди приходили в таверну только для того, чтобы убедиться в том, что этим заведением действительно управляет женщина. Рахель нравилось, что вокруг нее всегда много людей и она может помочь им передохнуть во время долгого путешествия. Пара девушек, живущих неподалеку, помогали Рахель, если нужно было почистить лошадей или организовать большой праздник. Она жила в кругу «семьи» из тридцати человек, которые постоянно менялись. Сама Рахель так никогда и не вышла замуж.

Это утро выдалось скучным. Погода была плохой, и никто не спешил отправляться в путь. Три или четыре путника, не испугавшихся погоды, теперь с несчастным видом сидели за столами и запивали твердый хлеб пивом.

Дверь открылась, и в таверну вошел какой-то незнакомец, лицо которого было скрыто под капюшоном. Судя по одежде, это был монах нищенствующего ордена. По традиции монахов следовало угощать едой и пивом, не требуя за это денег, поэтому Рахель положила на тарелку хлеб и сыр, налила в кружку свежего пива и подала еду монаху.

— Благословенная пища.

Сбросив капюшон с головы, незнакомец посмотрел на Рахель благожелательным взглядом. Рахель еще никогда не видела таких теплых глаз.

— Могу я в благодарность помолиться за тебя, добрая женщина?

Мгновение было настолько возвышенным, что трактирщица даже вздрогнула.

— Меня зовут Рахель.

— Франц. Брат Франц, если хочешь.

Ее позвали другие посетители, и весь следующий час у Рахель почти не было времени посмотреть на монаха, который долго молился, прежде чем окунуть хлеб в пиво. В его спокойствии было какое-то величие, согревавшее комнату.

Когда он собрался уходить, Рахель попросила его еще ненадолго задержаться.

— Брат Франц, вы не откажете мне в своем обществе, когда уйдет последний человек? — застенчиво спросила она, хотя скромность была ей несвойственна.

Монах кивнул.

— Мне освятить твой дом или принять у тебя исповедь?

Рахель неуверенно покачала головой.

— Не совсем. Я… не христианка. Но мне почему-то захотелось узнать побольше о Господе.

Улыбнувшись, Франц взял ее за руку.

— Тогда я расскажу тебе о Боге.

Вечер был долгим, и Рахель впервые в жизни показалось, что она нашла что-то по-настоящему близкое ей. Ответы на свои вопросы. Прежде чем улечься спать, она помолилась Богу и пообещала, что будет поступать так каждый день.

— Единственная? — нежно прошептала Агхильда. — Правда?

— Единственная, — солгал Кальдер, и улыбка его была сладкой, как мед.

Притянув девушку к себе, он игриво укусил ее за голое плечо. Она захихикала. Сено на конюшне щекотало ей спину. Агхильда с изумлением увидела, что член Кальдера встает уже третий раз. Чувствуя непривычную страсть, она сжала его член руками, и Кальдер с наслаждением закрыл глаза.

— Но что будет, когда тебе придется ехать дальше? Когда ты перекуешь все в деревне?

Кальдеру не хотелось говорить об этом. Подобные ситуации он называл «неснесенными яйцами». Протянув руку, он жадно сжал упругие ягодицы Агхильды. Сегодня он намеревался еще неплохо позабавиться.

— Так что же будет потом, Кальдер? — продолжала допытываться девушка, хотя ее голос уже дрожал от страсти, как и у любой женщины, которую успел осчастливить бродячий кузнец.

— Конечно же, я возьму тебя с собой, — солгал он, переворачивая ее на живот. Затем он схватил девушку за косу и грубо вошел в нее. — А потом я буду трахать, трахать, трахать тебя до самой Колоньи!

Хихикнув, девушка застонала от удовольствия.

Кальдер научился так заниматься сексом, чтобы при этом замечать все, что происходит вокруг. Мир был слишком опасен, в особенности если предаешься радостям свободной любви. Поэтому он мгновенно отреагировал, когда дверь конюшни распахнулась и внутрь вбежал громила с вилами.

— АХ ТЫ, СУКИН СЫН!

Кальдер отпрыгнул от чьей-то любимой доченьки, которая сейчас была не очень-то мила своему отцу, и уклонился от вил. В мгновение ока он успел натянуть штаны и бросился наутек. Открытое окно приняло его так же радостно, как только что лоно девушки, и, прокатившись по грязной земле небольшого дворика, Кальдер вмиг поднялся на ноги.