Обменявшись украдкой взглядами с Аннабель, Исса запустил исхудавшую руку сначала в карман пальто, потом в нагрудный карман рубашки и извлек оттуда грязный замшевый мешочек. Оттуда он достал две выцветшие газетные вырезки и пододвинул их к гостю.

— Карпов, — раздумчиво произнес вслух Брю. — Кто такой Карпов? Это ваша фамилия? Почему вы дали мне эти газетные вырезки?

— Это не важно. Прошу вас, сэр. Я не могу, — лепетал взмокший Исса, мотая головой.

— Боюсь, что для меня это важно, — возразил Брю со всей возможной ласковостью, но не уступая инициативы. — И даже весьма важно. Правильно ли я вас понимаю, что полковник Григорий Борисович Карпов является или являлся вашим родственником? Это так? — Он повернулся к Аннабель, к которой, мысленно, он все время обращался. — Ситуация складывается непростая, фрау Рихтер, — посетовал он на немецком в довольно жестком тоне, но тут же его смягчил: — Если ваш клиент намерен заявить о своих правах, он должен либо назваться и сделать соответствующее заявление, либо снять свои претензии. Я не могу играть за двоих.

Возникло некоторое замешательство. Из кухни Лейла о чем–то, судя по всему, пожаловалась сыну на турецком, а тот в ответ попытался ее успокоить.

— Исса, — сказала Аннабель, когда вновь наступила тишина. — Моя профессиональная точка зрения: как бы тяжело для тебя это ни было, ты должен постараться отвечать на вопросы этого господина.

— Сэр. Великий Аллах свидетель, я хочу только одного — жить по закону, — повторил Исса полузадушенным голосом.

— Пусть так, но я должен получить ответ на свой вопрос.

— С точки зрения формальной логики, Карпов мой отец, — признался Исса с ледяной улыбкой. — Несомненно, он совершил то, что определено природой, чтобы получить на это право. Но я никогда не был и, хвала Аллаху, никогда не буду сыном полковника Григория Борисовича Карпова.

— Но ведь полковник Карпов, кажется, мертв, — заметил Брю жестче, чем намеревался, махнув рукой в сторону газетных вырезок, лежавших на столе между ними.

— Он мертв, сэр, и с Божьей помощью попал в ад, где будет гореть во веки веков.

— А до своей смерти — или, правильнее сказать, когда вы родились — какое он дал вам имя вместе с отчеством Григорьевич?

Исса опустил голову и помотал ею из стороны в сторону.

— Он выбрал самое чистое. — Он поднял глаза на Брю с ухмылочкой — дескать, мы–то с вами понимаем.

— Чистое — это в каком смысле?

— Из всех русских имен самое русское. Я был Иваном, сэр. Его маленьким миленьким Иваном из Чечни.

Будучи не из тех, кто позволяет моменту неловкости перерасти в нечто большее, Брю решил переменить тему.

#

— Насколько я понимаю, вы приехали сюда из Турции. Неформальным, скажем так, способом, правильно? — Брю спросил это в непринужденной манере, как если бы они были на коктейле.

Лейла, вопреки указаниям Аннабель, вернулась в гостиную.

— Я был в турецкой тюрьме, сэр. — Исса расстегнул золотой браслет и, говоря, перебирал его пальцами.

— Позвольте спросить, как долго?

— Сто одиннадцать с половиной дней, сэр. В турецкой тюрьме поневоле становишься счетоводом. — Он разразился хриплым, каким–то утробным смехом. — А до этого, знаете ли, я был в русской тюрьме! Собственно, в трех тюрьмах с общим сроком восемьсот четырнадцать дней и семь часов. Если желаете, я перечислю мои тюрьмы по порядку. — Он завелся, а его голос, в котором зазвучала лирическая струна, поднялся на пару тонов. — Я настоящий знаток по этой части, уверяю вас, сэр! Одна тюрьма пользовалась такой популярностью, что ее пришлось разделить на три отсека. Правда! В первом мы спали, во втором нас пытали, а в третьем выхаживали. Пытали нас хорошо, а после этого особенно хорошо спится, но вот тюремная больница, к сожалению, подкачала. В сегодняшней России это, скажу я вам, проблема! По части лишения человека сна медсестры, конечно, доки, а вот с другими медицинскими навыками дело обстоит хуже. С вашего позволения, сэр, я сделаю одно наблюдение. Хороший пыточных дел мастер должен уметь сострадать. Не испытывая нежных чувств к своему подопечному, невозможно достичь высот в этом искусстве. Я встречал только одного или двух настоящих мастеров.

Брю молчал в ожидании продолжения, Исса же с расширенными от возбуждения черными зрачками ждал его реакции. И вновь напряжение невольно разрядила Лейла. Встревоженная этим возбуждением, причина которого была ей непонятна, она поспешила обратно в кухню и вернулась оттуда с раствором сердечных капель; она поставила стакан перед Иссой и смерила сначала Брю, а потом Аннабель укоризненным взглядом.

— А можно узнать, что вас привело в тюрьму? — подытожил Брю.

— О да, сэр! Спрашивайте, не стесняйтесь! — вскричал Исса. Это был вызов приговоренного человека, стоящего на эшафоте. — Быть чеченцем — разве не преступление? Мы рождаемся преступниками. С царских времен носы у нас подозрительно плоские, а волосы и кожа криминально темные. Мы бросаем вызов общественному порядку, сэр!

— Но я бы не сказал, что ваш нос плоский.

— К моему сожалению, сэр.

— Так или иначе, вы оказались в Турции, — мягко напомнил ему Брю. — А из Турции вы бежали и сумели добраться до Гамбурга. Впечатляющие достижения.

— Волею Аллаха.

— Но и не без ваших усилий, как я подозреваю.

— Когда есть деньги, все возможно. Вы это знаете, сэр, лучше меня.

— Вот! Спрашивается, чьи деньги? — тут же, раз уж тема затронута, спросил Брю с лукавством. — Кто снабдил вас деньгами, которые обеспечили ваши блистательные побеги? Вот вопрос.

— Это сделал… — Исса помолчал, словно мучительно ища ответ где–то в себе. — Сэр, это сделал Анатолий.

— Анатолий? — повторил Брю, дав сначала этому имени погулять в закоулках своей памяти, а также в некой отдаленной комнате отцовского прошлого.

— Да, сэр. Анатолий все оплачивает, особенно побеги. Вы его знаете? — Он весь подался вперед. — Он ваш друг?

— Боюсь, что нет.

— Для Анатолия деньги — это главная цель в жизни. Деньги и смерть, я бы сказал.

Брю хотел было подхватить эту тему, но тут подал голос Мелик, стоящий у окна на своем посту.