#

Я не предал свою веру, обратился он к барлахским знакомцам. Я защитил Аннабель. И ради этого я пошел на обман. Я лгал, как лгали они: недоговаривая. В их вранье было столько умолчаний, что, когда они закончили, кроме вранья, ничего не осталось. Шпионская ложь, не произнесенная вслух, подобная зияющим пустотам, смысл которых в том, что не было сказано.

Исса никакой не мусульманин — первая ложь.

Исса никогда не был чеченским активистом и вообще активистом — вторая ложь.

Исса — просто сын осведомителя, вроде меня, собирающийся потребовать у меня свое грязное наследство, — третья ложь.

И, само собой разумеется, его не пытали, не держали в тюрьме, а значит, не было и не могло быть никакого побега, господь с вами!

И он не имеет ничего общего с потенциальным исламским беглым террористом, который разыскивается шведской полицией и чьи фотографии можно найти на любом полицейском веб–сайте, — и всезнающая британская секретная служба, надо полагать, не исключение.

Всей этой лжи надо сказать нет! Вся проблема Иссы — если это вообще его проблема — связана с не очень красивой историей, в которой еще предстоит разбираться. Она связана с тем, что после наших отцов–лжецов остались торчать свободные концы, а значит, в каком–то смысле, теперь это и наша совместная вина.

Плюс моей ситуации в том, что если я буду выполнять все их указания, господа Форман и Лампион с помощью своих высоких покровителей избавят меня от неприятностей. В том числе от докучливых немцев.

#

Чего не было, когда Брю, распрощавшись с Барлахом, вышел в залитый солнцем парк, так это недовольства собой. От неправильных шагов Бог его уберег. И чем больше он разбирался в собственных чувствах, тем сильнее разрастался в его душе крик барлахских фигур, в котором были одновременно боль и радость. С момента памятной встречи в отеле «Атлантик», после которой, казалось, прошла вечность, его движущей, да что там, его моральной силой стала Аннабель Рихтер. С этой минуты, с чем бы он ни сталкивался, о чем бы ни думал, мысленно он спрашивал себя: я правильно поступаю? А Аннабель меня бы одобрила?

Поначалу он воспринимал себя как жертву насильственного захвата. Позже сам над собой посмеялся: это ты–то, шестидесятилетний юноша с убывающим тестостероном, пытающийся остаться на плаву? Пугающее слово любовь, что бы оно для него ни значило, ни при каких обстоятельствах не фигурировало в его диалогах с самим собой. Любовь означала Джорджи. Все прочее — влажное горячее дыхание, бурные излияния чувств — было уделом других. Вместе с позерством. Но как бы там ни было, когда в твою жизнь врывается женщина, годящаяся тебе в дочери, и объявляет себя твоим моральным учителем, тебе остается только молча ей внимать. А если она к тому же еще необыкновенно привлекательна и интересна, самая невероятная женщина из всех, в кого ты когда–либо влюблялся, то тем более.

А секс? Еще несколько лет назад, женившись на Митци, он понял, что вышел на бой с противником более тяжелой весовой категории. Он не упрекал ее за это, как, впрочем, и она его. Если уж анализировать ситуацию, то он сказал бы так: она помогала ему поддерживать привычную форму, за что потом выставляла счет. Всё по–честному. Не винить же ее за аппетиты, которые он был не в состоянии удовлетворить.

И вот наконец–то он в себе разобрался. Он неправильно определял свои запросы. Он вложился не в те бумаги. Ему был нужен вовсе не секс. Вот, оказывается, что ему было нужно. И теперь он это нашел — важнейшее и весьма удивительное открытие собственной природы! Убывающий тестостерон — не суть. Вот она, суть, и имя ей Аннабель.

Ради нее, в числе прочего, он солгал господам Лампиону и Форману. Они говорили о его отце как о своей собственности. И на него они насели, прикрываясь именем покойного отца, полагая, что он тоже их собственность. Они слишком близко подошли к территории, принадлежавшей только ему и Аннабель, и он опустил перед ними шлагбаум. Поступив так, он осознанно, с открытыми глазами ступил в ее опасную зону, чтобы разделить ее с ней. Вследствие чего его жизнь, заиграв яркими красками, обрела для него ценность, за что он был ей бесконечно благодарен.

#

— Говорят, дом «Брю Фрэры» идет ко дну, — сказала Митци в тот же вечер. Они сидели на застекленной террасе, наслаждаясь видом на сад. Брю потягивал выдержанный кальвадос, подарок от французского клиента.

— Вот как? — отозвался он непринужденно. — Я и не знал. Могу я полюбопытствовать, от кого ты это услышала?

— От Бернара. А он — от твоего престарелого приятеля Хауга фон Вестерхайма, который предположительно в курсе всего. Это так?

— Пока нет. Насколько мне известно.