– Ладно, – вздохнул он. – Они как-то замяли это дело. Никакой огласки и проверяющих из медицинской комиссии штата не будет. Очень удачно для больницы, этот Гэлгем – парень с головой.

Карен слушала его и удивлялась собственной выдержке. Откуда у нее силы спокойно воспринимать все это?

– Ну а тебе придется уволиться, – выпалил Салливан скороговоркой.

Первой мыслью Карен было: бедняга Эд! Как ему тяжело сообщать мне это…

– И еще… тебе надо будет дать обещание никогда больше не заниматься медицинской практикой, – продолжил Салливан. – Ты не сможешь работать медсестрой, и учиться на врача тебе тоже не позволят.

– Но… как же так? – пролепетала Карен. – Я никогда не смогу стать хирургом?

Несмотря на всю свою готовность уйти из хантервильского госпиталя и работать на почте с сестрой, Карен втайне лелеяла надежду на то, что она сможет когда-нибудь доучиться и заниматься любимым делом. Когда-нибудь позднее, и не здесь, когда все забудется и никто не будет знать об этой истории. Ведь на самом деле она не совершила ничего ужасного.

Трудно сознавать, что в глазах людей ты преступница. Особенно когда это не соответствует действительности.

– Карен, ты должна их понять, – пробормотал Эд.

– Понять? – воскликнула она. – Они спасли свои шкуры, но избрали меня козлом отпущения? Я должна расплачиваться одна?

Карен душили рыдания. Салливан молчал.

– Я была готова уйти, – лепетала она в трубку. – Была готова. Я все понимаю. Но они не должны лишать меня возможности продолжить учебу. Они не могут…

– Карен, послушай меня! – Голос Салливана звучал расстроенно. – Мелтон оберегает репутацию больницы, поэтому воспользовался возможностью замять эту историю. Никто ничего не узнает. Но в их глазах это тебя не извиняет, и они собираются покарать тебя со всей строгостью.

Карен всхлипывала.

– Я пытался защитить тебя, но у меня ничего не вышло. Никто не желал меня слушать. Если бы все вскрылось, тебе пришлось бы предстать перед судом, и его приговор мог быть более суров… Карен, ты слышишь меня?

Она молчала.

– Карен, любимая, прошу тебя, не расстраивайся…

Она истерически захохотала.

– Возьми себя в руки, – строго сказал он. – Хотя бы ради меня.

Это несколько отрезвило ее. Ради него – очень весомый аргумент. Разве не ради него она разрушила свою жизнь?

– Ты сможешь приехать пораньше? – спросил Эд. – Скажем, в половину четвертого? Я бы встретил тебя, и мы могли бы все хорошенько обсудить.

– Хорошо, – прошептала она. Что они успеют обсудить за полчаса?

– Отлично, – обрадовался Салливан. – Тогда я буду ждать тебя у пиццерии ровно в половину. До встречи, любимая!

Карен повесила трубку и уселась прямо на пол. Итак, ее худшие опасения стали явью. То, что казалось ей преувеличенной угрозой и бессмысленной жестокостью, обрело реальные формы.

А что ты хотела? – спросила она себя с горечью. Они-то считают тебя убийцей. Пусть невольно, но для них ты виновата в смерти этой женщины. Или ты рассчитывала, что они раскусят твою игру и увидят, что это всего лишь благородная попытка выгородить всеобщего любимчика? Что они поддержат тебя и не станут наказывать?

Карен фыркнула. Она избрала эту долю сама. Теперь надо до конца испить чашу горечи.

Несмотря лето, Карен решила захватить с собой легкий плащ. Она вообще очень быстро замерзала, и сейчас ей казалось, что никакое солнце не в состоянии согреть ее. Она уже десять минут стояла у пиццерии, но Эда все еще не было. Было бы разумнее зайти внутрь и сделать заказ, но она боялась пропустить Салливана.

Время неумолимо приближалось к четырем. Вскоре она не сможет посидеть с Эдом. Ей придется идти в больницу, чтобы предстать перед суровым судом доктора Мелтона…

– Карен, прости, дорогая, меня задержали, – пробормотал Салливан, буквально подбегая к ней.

Эд чуть приобнял ее, и они вошли в теплую пиццерию и заказали кофе.

– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросил он.

Карен таяла под его ласковыми взглядами. Тревоги и волнения отошли в сторону. Как замечательно, когда тебя любят…

– Все хорошо, – беззаботно улыбнулась она. В его присутствии все действительно было хорошо. – Насколько это возможно в данных обстоятельствах. Моя мама даже обрадовалась тому, что мне придется уйти из больницы. Она всегда настаивала, чтобы я работала на почте с сестрой.

– Правда? – обрадовался Эд.

Карен кивнула.

– Конечно, я не сказала ей, почему я ушла, – добавила она с горечью. – Это, наверное, поменяло бы все дело.

Лицо Салливана вытянулось. Он протянул руку и потрепал Карен по плечу.