Но дошло дело и до нас.

Тянулись дни, недели, месяцы. Пошли сообщения: такого-то числа наши войска оставили такой-то город, отступили на такой-то рубеж. Мы думали: ну что же там наши так отступают? Вот уже бои шли под Москвой. Под Москвой выстояли. Схватились за Сталинград. Фронт растянулся, охватил всю страну.

В 1942 году я уже самостоятельно летал на СБ. Выполнял необходимые упражнения. Оставалось отработать несколько видов полетов во взаимодействии со штурманом. В экипаже СБ три человека: летчик, штурман и стрелок-радист.

Зимой 1943 года мы получили новые самолеты Ил-2.

Аэродром был занесен снегом. Пурга за пургой. Полеты начались только в конце апреля, когда прекратились снежные заносы и немного удалось расчистить аэродром. Пошла интенсивная переподготовка нас, бомбардировщиков, в штурмовиков.

Летчиков из нашей школы выпускали в звании сержантов. Одевали соответственно. Обували в ботинки с обмотками. Весной сорок третьего пришел новый приказ: выпускать летчиков младшими лейтенантами. Я оказался среди первых офицеров-выпускников нашей школы. Но хоть и выпускали нас уже офицерами, а одевали как простых пехотных бойцов. Прибыл я на фронт младшим лейтенантом. Ил-2 освоил быстро. Машина мне понравилась.

Стрелять нас в летной школе не учили. Говорили так: «Научитесь стрелять на фронте». Учили летать.

Фронт – не летная школа. Там всему, что надо, учились быстро. Или погибали. Перед первым полетом наставляли так: самое главное – взлететь; взлетел, пристраивайся к ведущему и дальше уже выполняй все его команды. Связь поддерживать визуально, потому что в наушниках один треск, и рацию лучше отключить, чтобы не отвлекала. Задача: не прозевать очередную команду, быть предельно внимательным. Посыпались бомбы у ведущего, и ты бросай. Заработали пушки у ведущего, открывай огонь и ты.

На полигоне в школе я не бросил ни одной бомбы, не произвел ни одного выстрела из пушек. До прибытия в эскадрилью я даже не слышал, как гремят авиационные пушки. «На фронте! Всему научитесь на фронте!»

Мой 946-й штурмовой авиационный полк формировался в 1942 году. Я, разумеется, в первый состав не попал. Никто из первого состава летчиков полка до Победы не дожил. Три состава полка полегли в полях от Подмосковья до Германии, сгорели в воздухе, пропали без вести, упав на вражеской территории.

За всю войну я совершил ровно 70 боевых вылетов. До начала боев на Курской дуге летчика-штурмовика уже за 50 боевых вылетов представляли к званию Героя Советского Союза. После Курска, чтобы получить Героя, надо было совершить 100 боевых вылетов. Дважды я был сбит. Третий раз падал из-за неисправности в двигателе. При падении самолета был ранен. Но пули всегда пролетали мимо меня. Бог миловал.

Операция «Багратион» началась 23 июня 1944 года. Мой первый боевой вылет.

Наш полевой аэродром расположился между Жлобином и Рогачевом в Довске. Но сразу на свой аэродром мы не перебазировались, чтобы не обнаружить себя. Накануне, 22 июня, с бреющего сели и замаскировали машины. На другой день мы должны были атаковать с воздуха передовые порядки немецких войск прямо по фронту.

23-го – подъем! Прибыли на аэродром. Погода отвратительная. Низкая облачность. Тем не менее 1-я эскадрилья вылетела согласно графику в полном составе. Мы, 2-я, ждем. Уже время им возвращаться, садиться. Ждем. И вот появились первые. Возвращаются по одному.

Командир полка срочно принимает решение: 2-й вылетать парами.

Мне в пару попался тоже новичок необстрелянный – первый вылет. Миша Антоненко. Но он старше меня по званию – старший лейтенант. Раньше он был техником, уже воевал, подал рапорт и переучился на летчика. Он – ведущий, я – ведомый.

Взлетели. Он до того растерялся, что забыл убрать шасси. Я залетел вперед, качнул крыльями, выпустил шасси и тут же убрал – знак ему подал. Но он так и не понял и шасси не убрал.

Лечу. И вдруг, чувствую, начал давать сбои двигатель моего самолета. Что такое? Возвращаться? Я представил свое возвращение… Скажут: «Трус!» Нет, возвращаться не буду. Держусь на минимальной скорости – 250 километров в час. Чуть только прибавлю – глохнет. Ладно, лечу потихоньку. От ведущего своего, от Миши Антоненко, я сразу отстал. Но вскоре долетел до Днепра. Перелетел реку. Вижу внизу траншеи: вот они, зигзагами опоясывают берег Днепра. Окопы. Как красиво накопали, гады! Кое-где видны свежие воронки: они еще дымятся. Наши поработали, с ходу сбросил бомбы. Сделал вираж, зашел так же, вдоль траншеи, отработал из пушек и пулеметов. Стрелять мне сразу понравилось. К тому же сверху все хорошо видно. Вон они, немцы, сидят в траншее, по мне палят из винтовок и пулеметов. Отстрелялся и назад потянул, за Днепр, домой. Вернулся, а ведущего моего нет. Как потом оказалось, его мессер сбил. Сам-то Антоненко живой остался. А машина погибла. Прилетел я, доложил о поломке. Проверили. Действительно, в карбюратор подсасывало воздух.

В этот день в нашем полку погибло четыре экипажа.

В моем самолете техник насчитал больше двадцати пробоин.

– Стояли мы под Белостоком.

День уже клонился к вечеру. Мы готовились к ужину. Знали, сейчас по 100 граммов, покушаем и отдыхать. Водку давали только на ужин.

Вдруг бежит посыльный: «Вторая эскадрилья – к боевому вылету!»

Накрылись наши 100 граммов…

Облачность очень низкая. Поэтому работать над целью с ходу, с бреющего. Никакой штурмовки.