скорее всего послужила не фотография Сталина «на трибуне (над съездом Советов, принимающим обнадеживающе—демократическую конституцию)» и не популярная картина А. Герасимова «Ленин на трибуне» (как полагал М. Л. Гаспаров), [863] а групповая фотография «правдинского» корреспондента Н. Кулешова «Товарищ Сталин пожимает руку членам делегации от жен инженерно—технических работников от легкой промышленности, приветствовавшей совещание от жен командиров Рабоче—крестьянской Красной армии». Эта фотография в конце декабря 1936 года обошла все советские газеты. [864]

Можно тем не менее констатировать, что одна из настойчиво повторяющихся в стихотворении Мандельштама портретных деталей облика Сталина – его добрая улыбка – окончательно закрепилась в реестре канонических примет советского изображения отца народов именно после его речи на VIII съезде Советов. В этой речи, напомним, прозвучала знаменитая сталинская шутка о буржуазных критиках новой Конституции, немедленно и с умилением подхваченная советскими средствами массовой информации. Приведем здесь лишь небольшую подборку цитат, показывающую, как отлаженно реагировала советская пресса на малейшее изменение выражения сталинского лица, на самое крохотное оживление его речи: «Ну, и смеху же было в зале, когда товарищ Сталин давал этим „критикам“ отповедь. Все смеялись. И товарищ Сталин смеялся». [865] «В черных волосах седина, тень от усов прикрывает улыбающийся рот». [866] «Медленно приближается громадный портрет. Кто не знает этого прекрасного лица? Оно приветливо улыбается знакомой мудрой и доброй улыбкой». [867] Сравним у Мандельштама: «И мужество улыбкою связал», а также: «Он улыбается улыбкою жнеца / Рукопожатий в разговоре».

Это был новый и важный оттенок, с понятным ожиданием уловленный Мандельштамом: развернутое печатью после VIII съезда Советов тиражирование образа шутящего Сталина, улыбающегося Сталина, доброго Сталина внушало робкую надежду на скорое потепление нравов. «Взгляд у него такой милый, приятный – будто каждому хочет руку пожать», – рассказывала своим слушателям делегатка съезда М. Журавлева, [868] и это ее впечатление знаменательно перекликается с процитированными чуть выше строками «Оды».

Неудивительно, что явныймотив тяжкой вины перед вождем сочетается в стихотворении Мандельштама с тайнойнадеждой на прощение (этот мотив неброско вводится с помощью словечка «еще»):

Надеждами на смягчение курса власти по отношению к художнику были окрашены и речи писателей на VIII съезде Советов. Из выступления А. Толстого: «Ругать нас не плохо, но еще лучше надеяться на нас. Не выдадим!» [870] Из речи В. Ставского: «Писателя у нас любят, и если ругают иной раз, то лишь потому, что желают, чтоб он работал лучше, писал хорошие книги». [871]

Закончив работу над одой Сталину, Мандельштам повсюду – в Воронеже и в Москве – читал свое стихотворение. Наверное, поэт надеялся, что «Ода» спасет его. Напрасно. Реакция на сложнейшее Мандельштамовское произведение у большинства его чиновных слушателей и читателей была приблизительно такой же, как у воронежского следователя НКВД, которого поэт пытался знакомить со всеми своими новыми стихами по телефону. Из отзыва—доноса П. Павленко: «…это стихотворение хуже своих отдельных строф. В нем много косноязычия, что не уместно в теме о Сталине». [872]

Сколь эфемерными были оптимистические надежды Мандельштама и его современников, стало ясно очень скоро после принятия сталинской Конституции: 23–30 января 1937 года в Москве состоялся широко освещавшийся в печати процесс по делу так называемого «Параллельного антисоветского троцкистского центра». 30 января было оглашено решение суда. Тринадцать человек приговорили к расстрелу, троим – дали десять лет, одному – восемь. В этот же день «более 200 тысяч трудящихся Москвы собрались на митинг, чтобы приветствовать приговор Верховного суда и выразить свою преданность партии Ленина – Сталина». [873]

В первых рядах «приветствующих» оказались советские писатели. 26 января 1937 года «Литературная газета» поместила большую редакционную статью «Нет пощады изменникам». Еще четыре страницы газета в этот день отвела под призывы прозаиков и поэтов стереть с лица земли Ю. Л. Пятакова, К. Б. Радека, Л. П. Серебрякова и их соратников. Среди авторов отметились И. Бабель, Д. Мирский, Ю. Олеша, А. Платонов, Н. Тихонов, А. Толстой, К. Федин, М. Шагинян, В. Шкловский. Из выступления Ю. Олеши: «Ничто не помешает нашему народу жить, побеждать, добиваться счастья! Все враги его будут уничтожены!» [874]

Сразу после вынесения приговора состоялось Общемосковское собрание писателей, на котором с лютыми речами выступили Вс. Иванов, В. Ставский, А. Фадеев, К. Федин… В Ленинграде участников «Параллельного антисоветского троцкистского центра» клеймили М. Зощенко, В. Лидин, Ю. Тынянов…

По предположению М. Л. Гаспарова, [875] именно на этот процесс Мандельштам откликнулся стихотворением, датируемым февралем 1937 года: