Шрифт:
Объятья Родины, блин.
Сначала сорок минут в душной прокуренной очереди на паспортный контроль, потом тусклые тюремные глаза пограничников, потом еще полчаса в ожидании багажа, потом невозможность взять тележку без оплаты «услуг» носильщика, чтобы этот самый багаж самостоятельно вывезти.
За границей от этих реалий как-то подозрительно быстро отвыкаешь, по себе знаю…
А ей в этот раз пришлось много чего везти: подарки, зимние вещи, книг целую кучу, уже не нужных больше в Лондоне.
Несколько сумок набралось, довольно объемистых.
Приняла цветы, чмокнула в щеку, потащила к выходу.
За нами, как привязанный, тащился «оплаченный» носильщик с совершенно гнусной жирной рожей. Подвез тележку к машине, перегружать вещи в багажник напрочь отказался, зато затянул песню о чаевых, типа, «у нас так принято, перед девушкой не позорься».
Я посмотрел на него как на конявого перед дерби, он заткнулся и растворился в воздухе.
Мы поехали.
Лида первое время, правда, только дулась и смотрела в окно, но потом ничего, оттаяла. А день рождения у ее папы, как оказалось, на наше общее счастье приходится на двадцать второе, а не на двадцать третье.
А потом я перетащил вещи в ее квартиру, пообщался, пока она принимала душ, с ее мамой, попил с ними с обеими чаю, проводил маму до дверей и, как-то неожиданно и очень естественно, остался у нее ночевать.
Просто позвонил родителям, сказал, что останусь у ребят, а потом мы уедем к приятелю за город на дачу.
И все.
Я вообще-то, конечно, как-то не совсем так представлял себе свою первую ночь с любимой девушкой.
Ну там, типа, – шампанское, вопли, сопли, безумие.
А вот ни фига подобного!
Все было очень тихо, радостно, светло, но – почему-то очень и очень спокойно и естественно.
А потом она, замученная перелетом и всем остальным, уснула, а я завернулся в полотенце и долго курил на балконе, и мне почему-то совсем не было холодно…
…С утра меня разбудил звонок дребезжащего на прикроватной тумбочке телефона. Я, сдуру и спросонья, схватился за трубку, совершенно почему-то забыв, где я нахожусь и кто может мне вообще звонить по этому номеру.
– Да, – говорю, – слушаю.
– Доброе утро, Данила, – отзывается трубка голосом Лидиного папы, – а Лида еще спит?
– Угу, спит, – мямлю, – и вам доброго утра, Андрей Евгеньевич.
– Ну тогда не буди ее, – вздыхает, – пусть отдохнет ребенок. А как проснется, пусть мне позвонит, нужно с ней кое-что уточнить по сегодняшнему вечеру, хорошо?
– Хорошо, – бледнею, соображая, наконец, в какую подставу вляпался.
– Вот и отлично, – говорит, – всего доброго.
– До свиданья, – выдавливаю и опасливо поглядываю на сопящую на соседней подушке Лиду.
Не проснулась, интересно?
А какая, блин, думаю, разница.
Все равно рассказывать придется…
Ой, только бы не убила.
И – ведь будет права, такое палево…
…Однако, когда я за завтраком рассказал Лиде о случившемся, она только плечиками пожала и засмеялась.
– Вот и хорошо, – говорит, – зато не надо ничего придумывать, как им преподнести, что мы какое-то время собрались вместе пожить. И если подойдем друг-другу, то это время может стать неопределенно долгим…
– Умеете вы, – вздыхаю завистливо, – финансисты из хороших семей, эдак заковыристо выражаться. И при этом – очень точно формулируете…
Она хохочет.
– Да уж, не то, что вы, журналисты-словоблуды. Мне, может, вчера хотелось от тебя услышать, как ты меня сильно любишь, а ты вместо этого только пыхтел и краской заливался…
– Это я сдерживался, – хмыкаю, – на сегодня речи берег.
– Ну так расскажи, – заигрывает.
– И расскажу! – смеюсь.
…И, кстати, – рассказал.
Но об этом уже вам знать – совсем не обязательно…
…День рождения ее отца я, между прочим, выдержал просто как солдат, обязанный стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы. Компания ее родаков оказалась точной копией компании моих.
Ну может, чуть постарше и потоньше, а так – все то же самое.
Надо ее, думаю, с Али познакомить, с Гарри, с Депешем.
С Ингой, в конце концов.
Чтобы она могла понять, что все может быть совсем по-другому и что к сорока годам вовсе не обязательно становится тем, что почему-то принято называть «взрослым человеком».