Следом за ним спешат на свои посты и остальные. Мы поднимаемся на мостик и устраиваемся в тени штурманской рубки. Немилосердно печет солнце — оно над головой. “Ангарск” идет полным ходом, но прохлады встречного ветра совсем не ощущается.

Чужие корабли уже близко. Огромный утюгоподобный авианосец окружают эсминцы. Припавшими к воде корпусами, скошенными назад мачтами, трубами и надстройками они напоминают крадущихся по следу хищников. Над авианосцем кружат самолеты: одни взлетают, другие садятся на плоскую, расчерченную белыми линиями палубу.

На мачте ближнего к нам эсминца взлетает флажный сигнал.

— Приказываю остановить ваши суда для досмотра! — глядя в бинокль, докладывает сигнальщик. Он выжидательно смотрит на капитана.

Павлов цедит сквозь зубы:

— На сигнал не отвечать, — и обводит глазами наши суда: ни на одном из них ответных сигналов нет. — Пусть кому-нибудь другому, кто ростом поменьше и нервой послабее, приказывает.

На мачте эсминца рядом со старым сигналом появляются новые флаги. Над нашими судами носится уже с десяток осатаневших истребителей. Сигнальщик, полистав толстую книгу свода флажных сигналов, говорит:

— Снова требуют остановиться. “Если не выполните мой приказ, применю силу…”

Наши суда продолжают идти прежним курсом и скоростью. Павлов, заложив руки за спину, медленно прохаживается по мостику. Сцепленные в замок пальцы побелели. Пронзительный свисток из переговорной трубы заставляет его остановиться и подойти к ней. Он вынимает медную пробку, говорит: “Слушаю вас, радиорубка!” — и прикладывает ухо к раструбу. Из переговорной трубы доносится приглушенный голос:

— Они вызывают нас по УКВ… Говорят на русском языке…

— Переключите репродуктор на мостик. В разговоры с ними не вступать, — приказывает капитан.

Репродуктор над нашими головами наполняется шорохами, тресками. За ними трудно что-либо разобрать. Наконец пробивается гнусавый, коверкающий русские слова голос:

— Кэпитан!… Кэпитан оф руски пароход, делайт стоп! Это я вам говорю: делайт ваш пароход стоп!… Ми будем стрелять из пушка!… Делайт стоп!… Делайт стоп!…

Павлов наклоняется над переговорной трубой, со злостью говорит:

— Выключите к дьяволу этого дегенерата!

Вопли из репродуктора обрываются, и на мостике снова воцаряется тишина.

— Глядите, а они не на шутку разыгрались! — тревожно восклицает штурман и показывает на эсминец.

На палубе эсминца ни души. Его орудийные башни, медленно шевеля пушечными стволами, поворачиваются в сторону советских кораблей. Кажется, все они направлены мне в грудь. Иннокентий кладет руку на мое плечо и сильно сжимает пальцы. На лице у него усмешка.

Палубу и мостик эсминца озаряет ослепительная вспышка, над одним из орудийных стволов повисает белое ватное облачко. Со скрежетом ввинчиваясь в воздух, где-то высоко над головами проносится снаряд. Он падает с большим перелетом, далеко от наших кораблей.

“Что же это происходит!? Какое они имеют право?!” — думаю с тревогой и обшариваю глазами пустынный океан.

Новые вспышки. Грохот разрывов. Два высоких водяных столба, распустившись огненными грибами, встают на пути “Двины”, головной в нашей колонне. Эскадренный миноносец, ведущий по нас огонь, выходит из строя своих кораблей, разворачивается и устремляется к нам. Под его острым форштевнем вскипает белая пена. Мне кажется: я вижу ухмыляющиеся злобные рожи тех, кто стоит за броней на его мостике.

— Спокойствие, товарищи! Спокойствие! — негромко говорит капитан и стискивает пальцами поручень.

И вдруг не крик — вопль сигнальщика:

— Подводная лодка!… Наша!… Наша подводная лодка!

Между стремительно приближающимся эскадренным миноносцем и советскими судами, взбудоражив спокойную воду, поднимается рубка подводной лодки. На ней белый, с синей полосой, серпастый и молоткастый родной флаг.

— “Пионер”!… Это “Пионер”! — кричит во весь голос Иннокентий.

Но нет, это не “Пионер” — не тот бортовой номер. Я говорю об этом, а он хохочет и вопит в голос:

— Все равно наша!… Наша, советская!

Подводная лодка всплывает и идет параллельным с нами курсом, прикрывая нас, как щитом, от эсминца. Но тот продолжает свой сумасшедший бег. Его форштевень нацелен на лодку. Он все ближе. Ближе! И вдруг, оставляя позади себя искромсанную винтами белопенную струю, резко поворачивает на обратный курс и несется к своим кораблям. Сигнальщик, протягивая руку к горизонту, кричит пресекающимся от волнения и счастья голосом:

— Еще лодки!… Наши!… Вон они!…