При мыслях о Шарлотте перед ним всплыли картины увиденного им на площади Старого рынка. Эйтель сказал, что останки из развалин цирка свозили именно туда и что никого невозможно было опознать. А когда-то они гуляли по этой площади и счастливый он шел с ней к Сарасани и никто во вселенной, даже если бы это был глас самого Бога, не смог бы заставить его поверить, что однажды он прилетит, чтобы сжечь в адовом пламени и этот цирк, и весь этот город… и ее вместе с сотнями празднично одетых детей.

Стало холодно. Чтобы согреться и заодно отогнать тяжелые мысли, от которых иногда хотелось выть волком, он, если дождь и ветер немного стихали, выбирался из своего убежища и бесцельно бродил по камням. Вечером Алекс на сухом спирте подогрел свою флягу, сделал несколько глотков и, завернувшись в одеяло, устроился на ночлег. Завтра при любой погоде он решил во что бы то ни стало покинуть остров.

Через несколько часов его что-то разбудило. Алекс приподнял голову и прислушался: тот же вой ветра и шум прибоя. Но нет… он вдруг различил голоса! Алекс резко сел и протер глаза. Сон? Галлюцинация? Откуда здесь могут слышаться голоса, да еще в такую ночь? Но вот он снова услыхал… крик… потом стон. Шеллен вытащил из кобуры «вальтер», выданный ему на Гарце перед вылетом, встал и попытался рассмотреть что-нибудь в окно. Дождь к этому времени, похоже, перестал. Прикрыв рукой фонарик, Алекс проверил его исправность. С пистолетом в одной руке и выключенным фонариком в другой он осторожно выбрался через окно наружу.

Сперва он различил троих — едва заметные в темноте черные тени, пришедшие со стороны южного берега. Двое несли третьего. Они были сильно измождены и часто оступались на мокрых камнях. Уложив этого третьего на землю, один что-то сказал и, пошатываясь, отправился назад, а второй лег тут же и больше не двигался. Потом появились еще люди. Некоторые шли сами, другие кого-то поддерживали, третьи несли и волокли тех, кто не мог передвигаться самостоятельно. Человек двадцать, не меньше, прикинул Алекс. Он взвел курок и с пистолетом в опущенной руке стал приближаться. Первый, кто его заметил, только поднял руку, вероятно силясь что-то сказать. Алекс включил фонарик. К нему повернулось еще несколько тяжело дышавших человек с раскрытыми ртами, но никто не произнес ни слова. Это были люди в немецкой униформе, в основном рядовые и унтер-офицеры сухопутных войск. Некоторые сидели, большинство лежали. Мокрые шинели и куртки, натянутые на уши отвороты мокрых пилоток, на многих — окровавленные бинты. Рядом с теми, кто был, видимо, покрепче, на камнях лежало оружие. На небритых лицах крайняя степень усталости и — показалось Алексу — тупого безразличия.

— Кто вы? — пытаясь перекричать шум волн и с трудом поднимаясь, спросил Алекса один из унтер-офицеров. — Вы немец?

— Да, а кто вы? — прокричал встречный вопрос Шеллен.

Унтер вяло махнул рукой и тяжело сел, словно не в силах удерживать на плечах тяжелую, набрякшую от морской воды шинель.

— В основном 142-я артиллерийская бригада, — ответил он. — Я — вахмистр Блок. Наш оберлейтенант погиб, а обервахмистр Кленце ранен. Поэтому я за старшего.

— Тут вы все замерзнете, — прокричал Алекс, пряча пистолет в кобуру, — вам надо перебираться под крышу. Это совсем рядом.

— Хорошо, но нам нужна помощь. Вы можете позвать кого-нибудь с носилками?

— Сожалею, но поблизости никого нет. Давайте я вам помогу.

Минут через пятнадцать всех удалось перевести в главное строение безымянного аэродрома. Алекс снова пролез в окно, изнутри выбил входную дверь, наскоро расчистил в самой большой комнате пол от строительного мусора и помог уложить раненых. Всего их оказалось одиннадцать человек, причем двое находились либо без сознания, либо… того хуже. Вспомнив о жестяной печке, он вместе с воспрянувшим духом вахмистром приволок ее в дом, наладил в окно трубу и перво-наперво затопил сухими обломками стульев. Потом остальные, те, кто мог ходить, стали собирать по территории обрезки досок. Когда в бараке стало достаточно тепло, с лежачих стянули верхнюю одежду, развесив ее для просушки. Несколько человек занялись ранеными, и Алекс, секунду поколебавшись, разрешил им разрезать на бинты свой парашют.

— Сколько вас всего? — поинтересовался он у вахмистра. — Я что-то никак не могу сосчитать.

— Было сорок четыре, сейчас — двадцать пять. Наша шаланда наскочила на скалу метрах в ста от берега. А до этого нас несколько раз обстреляли с самолетов.

— А откуда вы?

— Из Либавы. В Курляндии нас буквально размазали вдоль побережья, разорвав на небольшие группы. От 142-й бригады почти ничего не осталось, пожалуй что только мы. В последний момент нам удалось ускользнуть из-под самого носа русских.

Шеллен решил пока больше не задавать вопросов.

— У вас не найдется табаку? — спросил вахмистр, когда они присели передохнуть.

— Не курю, — развел руками Алекс, — скажу сразу, что у меня нет вообще ничего. Скоро сутки, как я торчу здесь совершенно один.

— Жаль, все наше курево безнадежно промокло. Простите — я не расслышал — кто вы?

— Лейтенант Генрих фон Плауен. 51-я истребительная эскадра.

Он рассказал, что, уходя вчера от русских самолетов, получил повреждения, попал в грозу и был вынужден сесть на этот, чудом подвернувшийся ему, аэродром.

— Вы не пытались обследовать окрестности, герр лейтенант? — спросил Блок, стаскивая с белых, морщинистых и распухших от воды ног сапоги и несколько пар мокрых носков.

— Да я, в общем-то, сделал это еще до того, как посадил здесь свой «Фокке-Вульф». Так что ходить особо никуда и не нужно.

— Почему? — удивился вахмистр.

— И так все ясно.

— Что-то я не соображу, герр лейтенант, — недоумевал Блок. — Мы на чьей территории?

— Понятия не имею. — Видя, что вахмистр еще не понимает, куда их занесло, Алекс решил немного потянуть резину.