Находившийся в публике Теодор Либкнехт обратился к суду с просьбой разрешить присутствие при разборе дела жене обвиняемого и личному и политическому его другу Розе Люксембург.

Майор Ретер спросил, кто еще ходатайствует о разрешении остаться. Ходатайство заявили почти все. Последовал короткий, вполголоса обмен мнениями. Майор Ретер объявил после этого, что остаться могут лишь то, кто должен присутствовать по обязанности своей службы.

— Я все же не понял, — переспросил Теодор Либкнехт. — Жене и мне, брату, остаться разрешено?

— Нет, — сказал Ретер, — решение распространяется на всех, чье присутствие не связано с их должностью.

Громко протестуя, люди двинулись к выходу.

— Посмейтесь как следует над этой комедией! — послал им вдогонку Либкнехт.

В зале осталось всего несколько человек, они пересели на передние скамьи. Председатель спросил, желает ли обвиняемый высказаться по существу того, что ему предъявлено.

— Я изложил все письменно и передаю заявление суду.

— Ну что же, тогда приступим к чтению брошюры солдата рабочего батальона Либкнехта «Идите на майский праздник», листовки, распространявшейся им, а также откликов иностранной печати на демонстрацию и на брошюру.

Слушая выдержки из иностранных отзывов, Либкнехт несколько раз протестовал:

— Все переврано: не французскую республику мы чествовали, а французскую революцию! Сплошная безграмотность!

Чтение продолжалось. Позже председатель спросил у него:

— Замечания у вас еще есть?

— В подробности я входить не стану, но все подобрано настолько тенденциозно, что спорить с вами лишено всякого смысла.

Поднялся обвинитель Керренсон.

— За выбор откликов иностранной прессы несу ответственность я.

— Тем хуже для вас! То, что я адресовал председателю, следует в равной мере отнести и к вам, — сказал Либкнехт.

Майор Ретер спросил, ходатайствует ли обвиняемый о допросе свидетелей.

— Отказываюсь, поскольку в вашей стряпне все ясно и так.

Но Керренсон потребовал прочитать свидетельства о том, как распространялись листовки на площади.

Так велось судебное заседание, от начала и до конца. Когда слово было предоставлено Керренсону, он повторил то, что было в обвинительном заключении, и, считая доказанной попытку военной измены, потребовал присудить Либкнехта к каторжной тюрьме на шесть лет.

Суд удалился. Двери зала были отворены вновь, я толпа, нетерпеливо ждавшая в кулуарах, устремилась сюда. Высокое, темноватое, мрачное помещение огласилось живыми и страстными голосами.

Не успел председатель огласить приговор — два года шесть месяцев каторжной тюрьмы, — как обвинитель потребовал удалить публику снова, на время чтения мотивов приговора.

— Прошу освободить зал, — произнес председатель.

— Даже на собственную цензуру не полагаетесь, господа?! — произнес Либкнехт. — Все равно не удается спрятаться!

Затем обвинитель объяснил, что им руководит забота о безопасности государства; только потому он и ходатайствует, чтобы мотивы приговора были зачитаны без посторонних.

На этот раз ходатайство удовлетворено не было.

Приговор был мотивирован тем, что за деяния такого рода предусматривается только каторжная тюрьма. А срок судом назначен минимальный, потому что действия обвиняемого отвечали его пагубным взглядам и потому были искренни.

Либкнехта увезли опять в следственную тюрьму. Оттуда он стал вновь писать бичующие заявления.

На процесс, происходивший двадцать восьмого июня, рабочие откликнулись бурно. Уже накануне в Берлине состоялась массовая стачка протеста. В день, когда слушалось дело, в столице бастовало не менее пятидесяти пяти тысяч рабочих. Крупные демонстрации произошли также в Штутгарте, Бремене, Брауншвейге и других городах. Как и в Берлине, они носили бурный характер; это была первая волна политических стачек во время войны.

Июньские выступления, связанные с судебной расправой над Либкнехтом, явились поворотным пунктом в борьбе германских рабочих.

А сам Либкнехт продолжал свою борьбу из тюрьмы. Приговор суда он обжаловал, назвав его безграмотным и нелепым. В свою очередь и обвинитель опротестовал приговор, сочтя его слишком мягким.

Двадцать третьего августа суд кассационной инстанции рассмотрел протесты сторон. Жалобу Либкнехта оставили без последствий, что же до обвинителя, то в его доводах многое было сочтено обоснованным.

«Изображение воюющих как жертв корысти отдельных классов населения, ради которых их заставляют жертвовать своей жизнью, как овец, которых ведут на бойню; утверждение, что истинным врагом немецкого народа является собственное его правительство, — все это ведет к подавлению мужества и воинственности» — так значилось в приговоре.