Далее посольство проделало тяжелый переход по болотистым топким низинам, потеряв палатки, сброшенные в реку ураганом, и достигло наконец какой-то деревни. Там византийцев радушно приняла одна из вдов Бледы: «Нас ждали пища и несколько женщин для любовных утех: такой прием считается гуннами большой честью. Мы утолили голод, а женщин отпустили, поскольку чувствовали себя совершенно разбитыми и валились с ног от усталости». Послы отблагодарили «королеву» за гостеприимство: «Мы подарили ей три серебряных кубка, меха, окрашенные пурпуром, некоторое количество индийского перца и фиников — вещи, почитаемые варварами тем больше, чем меньше они им известны».

Снова в путь. По дороге им встречается караван и — о чудо! — «мы услышали латинскую речь без этого варварского акцента, от которого здешние обитатели не избавляются никогда, как бы долго они ни прожили в Риме!» К своему великому удивлению византийцы натолкнулись на посольство, направленное к Аттиле императором Западной Римской империи Валентинианом III, чтобы попытаться урегулировать некий серьезный инцидент. Это посольство возглавлял один из наиболее высокопоставленных западных царедворцев — граф Ромул, не кто иной, как тесть Ореста, помощником которого был благородный римлянин Татул — не кто иной, как родной отец Ореста! В составе делегации находились также два императорских сановника, Промоций и Романий, и панноно-римский чиновник Констант, которого Аэций направил Аттиле в качестве советника-секретаря и в некотором роде почетного заложника, а также писец-галл, которого он ему подарил.

Оба посольства продолжили путь уже вместе. Вскоре они достигли места, которое Приск назвал «приятной столицей», «столицей» из деревянных теремов и домов, шатров и кибиток. Здесь также находились и бани Онегеза. Действительно ли это была главная столица Аттилы? Это мог быть Этцельбург из «Песни о нибелунгах», название которого означает «Крепость Аттилы» или «Аттилаград». Располагался он, по всей вероятности, на месте Ташбенери или где-то в центре обширной равнины к востоку от Тисы. Как уже говорилось, нет никаких достоверных указаний на местонахождение города, где предстояло свершиться важному историческому событию. Возможно, когда-нибудь обнаружатся следы бань Онегеза, но пока все исследования и поиски остаются тщетными.

Резиденция римских послов находилась, должно быть, неподалеку от дворца Онегеза, который устроил им прием. Максимин сообщил ему о желании Феодосия избрать его судьей в споре двух императоров. Несомненно, это была встреча наедине, и Приск не мог слышать ни слова. Читая его записки, можно подумать, будто Максимин повел себя так неловко, что Онегез воспринял предложение как попытку склонить его к измене. Приск пишет, что Онегез сухо отказался и добавил, что «он стал гунном, его жены и дети остаются гуннами, и самые большие почести никогда не заставят его поступиться интересами его господина, который питал к нему доверие». Хотя Онегез был неточен (у него имелась всего одна жена — правда, могли быть и наложницы), Максимин прекрасно знал о непоколебимой честности собеседника, исключавшей возможность его подкупа.

«Эти слова, — пишет Приск, — нас несколько разочаровали, поскольку мы надеялись, что грек станет на нашу сторону». И добавляет: «Быть может, Онегез боялся навлечь на себя подозрения, проявив к нам симпатию?.. Все это странно, ибо что может нравиться у варваров человеку, не принадлежащему к их народу? Разве не было бы ему лучше при дворе в Константинополе?»

Разница в мышлении грека Приска, дипломата при византийском дворе, и грека Онегеза, соблазненного перспективами деятельности, которые ему сулило доверие императора варваров, несомненна. Приск так и не сумел до конца понять мир гуннов, в который случайно закинула его судьба. Он сохранял некоторую наивность, мало совместимую с его дипломатической миссией. Именно поэтому он обрадовался, что его приятель галл Рустик был «придан секретариату правительства гуннов». Он был рад, поскольку тот «служил переводчиком у Ореста» и «мог теперь, как я полагал, предоставить полезные сведения». Приск не знал, во-первых, что этот «галльский негоциант» уже долгое время находится на службе у гуннов, — именно поэтому он и устроил встречу со Скоттой и организовал встречу Максимина с Аттилой, — а во-вторых, что Орест говорит на латыни не хуже его.

На самом деле Максимин отлично понял отказ Онегеза — который в действительности был подтверждением, — так как сам на его месте поступил бы так же.

Итак, главное предложение Феодосия II было отклонено, и не было смысла обращаться с ним к Аггиле. «Восточный вопрос» по-прежнему был далек от своего решения.

«Молодожен» Аттила возвращается в свою столицу. Девушки в белых тонких одеждах несут балдахин, под которым по семь в ряд шествуют другие юные девицы, исполняя праздничные песни. Они приветствуют повелителя и возглавляют его кортеж. Все жители «столицы» встречают радостными криками своего господина. Новую «королеву», вторую по рангу после «королевы-императрицы» Керки, также встречает шумное приветствие толпы. Кортеж молодых девушек сопровождает ее в красивое деревянное сооружение, которое станет ее резиденцией. Воины расходятся по домам; только почетный эскорт, естественно, верхом, сопровождает правителя во дворец.

Но по пути процессия останавливается у дворца Онегеза, еще не завершившего свою поездку. «Королева-супруга» последнего с поклоном встречает на пороге своего жилища Императора и просит его соблаговолить отобедать у нее. Аттила соглашается, но с коня не сходит. Дюжие воины поднимают к нему серебряный стол с яствами и наполненными кубками. Он ест, пьет, благодарит, прощается и уезжает. Кортеж теперь возглавляют музыканты. Аттила прибывает во дворец и, сославшись на усталость, просит, чтобы его не беспокоили.

Римские легаты, присутствовавшие на этой пышной диковинной церемонии, возвращаются в свои пристанища, где их уже ждут гонцы: в отсутствие Онегеза его королева-супруга приглашает господ посланников на великолепный ужин, на котором будут «все великие мужи государства».

Два дня спустя римские послы получили уже от самого Аттилы приглашение на пир в собственном дворце. Приск написал об этом событии:

«Стол был накрыт в длинном зале, украшенном резными колоннами. Аттила восседал на скамье, установленной на возвышении и покрытой шкурами и пестрыми коврами. К нашему приезду гунны уже сидели за столами. При входе нам предложили осушить за здоровье императора кубок с вином (…). Мы заняли наши места за королевским столом. Максимин заметил, что Берик, простой гуннский вождь, сидит выше его, но все пропустили его слова мимо ушей (…). Зато до трапезы Аттила поприветствовал всех именитых гостей в порядке старшинства и осушил за здоровье каждого из них кубок вина. Чествуемый гость отвечал, выпивая чару в свою очередь. Подали гигантские блюда с дичью и олениной. Посуда была из золота и серебра, и только на столе Аттилы стояла деревянная миска с мясом и деревянный кубок с вином. Каждый гость ел вдосталь из блюда, поставленного перед ним. Обычай запрещал прикасаться к угощенью, стоявшему дальше на столе. По этой причине мне не удалось отведать восхитительного рагу, которого мне так хотелось (…). Когда гости насытились, два аэда воспели подвиги гуннов давних времен и победы Аттилы.