Тут-то и начинается наука в ее явной и отчетливо выраженной противоположности простому «описанию», в то время как еще у Адама Смита эти два способа отношения к вещам постоянно перепутывались, переплетались, то и дело выступая один вместо другого, постоянно противореча один другому. При этом Смит — в философии верный ученик Джона Локка — даже не подозревал о подлинной «диалектике» определений, которыми он оперировал. У Рикардо же эта диалектика доведена до четкого выражения и до ясного осознания, именно благодаря тому, что он стал строить систему:

«Основа, исходный пункт для физиологии буржуазной системы — для понимания ее внутренней органической связи и ее жизненного процесса — есть определение стоимости рабочим временем. Из этого Рикардо исходит и заставляет затем науку оставить прежнюю рутину и дать себе отчет в том, насколько остальные категории, развиваемые и выдвигаемые ею, — отношения производства и обмена, — соответствуют или противоречат этой основе, этому исходному пункту…» [19] В этом и состоит достоинство Рикардо как теоретика.

Однако логика, которой сознательно пользовался Рикардо, как раз и не дает ему возможности правильно выполнить верно угаданную задачу. Рикардо не развивает более «конкретные» категории из абстрактно-всеобщего определения системы, а прямо накладывает эту абстрактно-всеобщую категорию на более конкретные отношения, — сталкивает их на прямой и непосредственной очной ставке с целью проверить, насколько они ей «соответствуют» или «противоречат». В итоге объективная диалектика «абстрактного» и «конкретного» — всеобщего и особенного, целого и частей, субстанции и модусов — и выражается у него в виде неожиданных для него самого антиномий, парадоксов, логических противоречий. Оказывается, что более конкретные категории, например, прибыль и заработная плата, противоречат не только друг другу, но и своему собственному «всеобщему» определению.

Здесь-то и заключалась проблема, абсолютно неразрешимая для мысли, принимающей на веру архаически допотопную «логику» с ее метафизическими представлениями об абстрактном и конкретном, о соотношении всеобщего и особенного, и посильная только для диалектической логики с характерным для нее пониманием этих категорий, их имманентной диалектики. Проблема эта разрешена лишь в «Капитале» и именно «способом восхождения от абстрактного к конкретному», как единственно верным в научном отношении способом, позволяющим развивать понятия.

В этом пункте отчетливо видно, что старая логика с ее определениями ориентирует теоретика на совершенно ложные пути. Столкнувшись с явным — логическим — противоречием между «абстрактным» определением исследуемой системы («стоимостью») и конкретными формами этой самой «стоимости» («прибылью», «заработной платой» и пр.), наследники Рикардо приложили все усилия к тому, чтобы это противоречие разрешить. В самом деле, неразрешенных — «логических» — противоречий в составе теории быть не должно, теория ими просто разрушается. Как же разрешить указанное противоречие между «абстрактным» и «конкретным»?

Философия эмпиризма с соответствующей ей логикой (а вся английская политическая экономия вдохновлялась именно ею) давала здесь категорическое указание: ежели «абстрактное» определение вещи противоречит ее «конкретному», в опыте данному, образу и его «правильному» выражению в языке, то, само собой, надо приспособить «абстрактное» к «конкретному». Надо поскорее «исправить» абстрактное определение с таким расчетом, чтобы оно накладывалось на конкретные образы без всякого противоречия, без всякого остатка.

Логика эта очень живуча: если «абстрактное» не соответствует «конкретному», то его надо привести в соответствие с этим «конкретным». Следуя этому предрассудку эмпиризма, школа Рикардо и приходит к своему краху — к утрате трудового понимания стоимости, к утрате самого понятия «труда».

Так, Мак-Куллох [20] , убедившись, что «прибыль» («конкретное») противоречит абстрактному понятию «стоимости» (как овеществленной в продукте порции общественно-необходимого труда), спешит «исправить» понимание стоимости как «не соответствующее» и как «противоречащее» очевидному факту. С этой целью он понятие «труда» расширяет настолько, чтобы противоречащие ему конкретные факты подводились под него уже без противоречия, определяет «труд» как вообще любой процесс, дающий «полезный эффект». Тогда под это понятие подходит — без противоречия, что и требовалось! — и работа впряженного в повозку осла, и работа водопада, вращающего турбины, и — между прочим — живой труд рабочего. Противоречие между «абстрактным» и «конкретным» исчезает. Только вместе с остатками теоретического подхода к делу…

Здесь лозунг эмпиризма обнаруживает все свое коварство. «Абстрактное» исправляют в соответствии с «конкретным», с «очевидным», с «фактическим положением вещей», не желая повторять грех спекулятивно-схоластической мысли, всегда старающейся исказить «конкретное» в угоду «абстрактному», в угоду априори выставленному «понятию».

Понятия утрачиваются, ими жертвуют в угоду «фактам», приспосабливают понятия к «очевидности». При этом забывается, что «факты» вовсе не есть тот абсолютный критерий, которому обязана соответствовать «теория», т. е. всеобщие определения рассматриваемой вещи, определения, выражающие ее «имманентную природу».