Том 18. Пьесы, сценарии, инсценировки 1921-1935
В восемнадцатый том включены пьесы, сценарии и инсценировки, написанные М. Горьким в 1921–1936 годах.
Пьесы «Егор Булычов и другие», «Достигаев и другие», «Васса Железнова (второй вариант)» были опубликованы при жизни автора в различных изданиях.
Пьеса «Сомов и другие», сценарии «Степан Разин», [Пропагандист], «По пути на дно», «Преступники», а также [Картины к инсценировке П.С. Сухотина «В людях»] при жизни автора не публиковались. Сценарий «Преступники» полностью публикуется впервые.
Сомов и другие
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Сомов.
Анна — его мать.
Лидия — его жена.
Яропегов.
Богомолов.
Изотов.
Дуняша — горничная.
Фёкла — кухарка.
Троеруков.
Лисогонов.
Силантьев.
Титова.
Арсеньева — учительница.
Дроздов.
Терентьев.
Людмила.
Крыжов.
Китаев.
Семиков.
Миша.
Сомов — инженер, лет 40, говорит суховато; под его сдержанностью чувствуется сильное нервное напряжение, в сценах с матерью — резок и даже груб, в сцене с женой, обнаруживая своё честолюбие, откровенен не потому, что говорит искренно, а потому, что проверяет себя.
Анна — его мать, — лет 60, женщина бодрая, хороших «манер».
Лидия — лет 27, ленивые движения, певучий голос, жить ей одиноко и скучно; Арсеньева оживляет воспоминания юности её, и потому она тянется к ней.
Яропегов — лет 40–42, - школьный товарищ Сомова, человек, которого Лидия объясняет правильно.
Богомолов — лет 60, - обижен, обозлён.
Изотов — лет 55, - картёжник, любит поесть, выпить.
Троеруков — неудавшийся авантюрист, человек, способный на всё из мести за свои неудачи.
Титова — лет 45, - толстая, пошлая, неглупая.
Арсеньева — лет 30, - человек, увлечённый своим делом.
Терентьев — лет 35, - рабочий, директор завода, добродушен.
Дроздов — лет 30, - красив, суров, недоверчив.
Китаев — лет 30.
Крыжов — за 60 лет.
Семиков — лет 25–23, - вялый парень.
Миша — лет 20.
Дуняша — тоже.
Людмила — 18-20лет.
Фёкла — за 60 лет.
Лисогонов — тоже.
Силантьев — лет 45.
Первый акт
Новенькая, деревянная дача. Терраса; у стола — Анна Сомова, в капоте, пенснэ; читает газету; пред нею — кофейный прибор.
Дуняша. Спекулянт масло принёс.
Анна. Во-первых: надо говорить — частник, а не спекулянт.
Дуняша. Мы так привыкли.
Анна. Спекулянт — обидное слово, обижать людей — дурная привычка. Во-вторых: где Фёкла?
Дуняша. Ушла куриц покупать, что ли…
Анна. Пусть Силантьев подождёт.
Дуняша. Он денег хочет.
Анна. Просит, а не — хочет.
Дуняша. Не хотел бы, так не просил.
Анна. Вы говорите много лишнего. Пусть придёт сюда. — (Сердито, через газету смотрит вслед Дуняше. Отшвырнув газету, подходит к перилам террасы. На лестнице Силантьев, мужик лет 45.)Здравствуйте, Силантьев!
Силантьев. Доброго здоровья, Анна Николавна.
Анна. Ну, что у вас, как — дочь?
Силантьев. Плохо.
Анна. Не помогает доктор?
Силантьев. Нет. Да ведь какой она доктор, извините…
Анна. Что ж она говорит?
Силантьев. Да ведь что ей говорить? Она не её, она — меня всё лечит. Не так, видишь ты, думаю я, не её мыслями. Я ей говорю: «Ты — брюхо лечи, а не душу, душу лечить — дело не твоё! Ты, говорю, себе душу-то полечи».
Анна. Очень жаль, что Маша захворала, я так привыкла к ней.
Силантьев. Новая-то у вас бойка больно.
Анна. Да, вот до чего дожили мы, Силантьев!
Силантьев. Не говори! Дышать нечем. Комсомол этот, Мишка: «На Кавказ, говорит, надобно Марью-то». Это — в старину солдат на Кавказ посылали, а она девка.
(Сомов вышел, стоит у стола, разбирая газеты, прислушивается.)
Силантьев. Учит меня: «Ты, говорит, богатый, а для дочери денег жалеешь».
Анна. Они — завистливы на чужое богатство.
Силантьев. Ну да! Понимают, что человек без денег — как птица без крыльев…
Анна. А всё, что у нас отняли, — промотали…
Сомов. Надо бы кофе…
Анна. Ах, ты здесь? Позвони…
Сомов. Не действует звонок. Вы уж сами…
Анна. Идите в кухню, Силантьев, я там расплачусь с вами.
Силантьев. Дрова тут возил я вам. Да за двух зайцев…