Шрифт:
Немецкие танки угловатыми коробками вылезли откуда-то из-за холмов и, набирая скорость, поднимая снежную пыль, поползли вперед, огибая овраги. Они не стреляли, но в бинокль было видно, как то один, то другой из них ненадолго замирал, поводя стволом, словно обнюхивая пространство перед собой. Впереди железными монстрами ползло четыре сверхтяжелых танка. «Тигры» вдруг остановились, и залпом выстрелили. Кажется, немецкие разведчики успели-таки засечь и основную линию обороны, столбы разрывов встали в опасной близости от капониров противотанковых орудий. «Тигры» двинулись вперед, но один из них внезапно замер на месте, скорее всего, от какой-то неисправности. Стоящий танк выстрелил, потом еще раз и еще. Его постепенно обтекали танки второй линии.
Мельниченко отвернулся, разыскивая взглядом начальника артиллерии корпуса, но сказать ничего не успел. Правильно уловив момент, тот успел скомандовать, и сидящая у телефона связистка бросила в трубку короткую кодовую фразу. Андрей поморщился, как от зубной боли. Ну, просил же не брать ее с собой. Но если уж Елена Горобец чего-нибудь решила, то добьется наверняка. «Чистая пиратка», — отвлекшись на секунду, подумал про себя Мельниченко. В памяти промелькнули, словно кадры в кино, воспоминания о том, как они познакомились. Тогда, еще не совсем отошедший от встречи с наркомом и их разоблачения, Андрей согласился поехать в гости к прокурору фронта, ранее шапочно знакомому, подполковнику Горелику. Там он и встретил эту настойчивую «комсомолку, спортсменку и просто красавицу», эвакуировавшуюся из Харькова племянницу прокурора. Как-то незаметно для себя он согласился принять ее добровольцем в корпус, тем более что она успела один год поучиться в техникуме связи. Теперь он мог признаться себе, что она ему понравилась с первого взгляда.
Пока Мельниченко отвлекся, ситуация успела мгновенно измениться. Корпусной артиллерии с мотострелками было немного, всего две батареи тяжелых стопятидесятидвухмиллиметровых пушек-гаубиц на механической тяге — недавно полученных от промышленности «Ворошиловцев». И одна из этих батарей как раз открыла огонь по видимому с КП пространству. Среди маневрирующих, упрямо ползущих вперед черных коробочек танков внезапно вставали устремленные вверх фонтаны земли, обманчиво-неопасные издали, вставали, казалось, без всякого результата. Вдруг один из танков встал, выбросив в небо из моторного отсека клуб черного осязаемо плотного дыма. В этот момент начала отвечать немецкая артиллерия, неподалеку от КП вздыбилась земля от разрывов тяжелых снарядов. Похоже, немцы успели развернуть дальнобойные пушки. Наша батарея перенесла огонь на артиллерию противника, а по атакующим отстрелялись бригадные батареи. Немцы в ответ обстреляли и их. Наши ответили. Над полем боя начала понемногу разрастаться медленная и безжалостная артиллерийская дуэль.
Однако немецкие танки продолжали ползти, теперь уже попав под обстрел противотанковых пушек и пехоты. Казалось, еще немного — и они ворвутся прямо на позиции бешено стреляющих противотанкистов, раздавив пехоту в ее неглубоких окопах, но внезапно под одним из обогнавших более медленные «Тигры» танков взорвалась мина, перебив гусеницу и заставив его крутануться на месте. Тотчас же в танк влетели, рисуя траекторию трассерами, два бронебойных снаряда «сорокапяток». Один из них пробил-таки бортовую броню, и танк вспыхнул ярко-веселым бензиновым пламенем.
Андрей, то наблюдая за обстановкой, то отвлекаясь, чтобы проанализировать обстановку по донесениям вместе с Калошиным, руководил симфонией боя, чувствуя невероятный подъем. Ему все удавалось, он непонятно откуда знал, что в следующий момент предпримет противник, и успевал перебросить резервы к местам возможных прорывов или отдать приказ на обстрел исходной позиции либо на установку дополнительных минных полей подвижным саперным отрядом. Все немецкие атаки пока заканчивались неудачами, но и силы бригад таяли. Наступал тот самый критический момент боя, когда решалось, кто кого. И тут Елена передала ему трубку. О своем прибытии по очереди докладывали командиры танковых бригад. Даже не глядя на карту, как опытный шахматист, играющий вслепую, Мельниченко приказал:
— Противник атакует силами до… Положение на данный момент… Бригадам развернуться на рубеже от… до… и с ходу, без артподготовки, атаковать противника во фланг… — успев заметить восхищенный взгляд Елены, он отдал еще несколько приказаний и внезапно почувствовал, как устал. Но даже усталость не могла отравить радость правильно выполненной работы.
Немцы не прорвались, победа будет за нами.
«Сразу же за Донам пошла земля, где побывали немцы, и так тянулась до самого Харькова — сожженные города, разбитые вдребезги станции, взорванные водокачки, остовы сброшенных с путей горелых вагонов, вывихнутые столбы, перекрученные взрывами рельсы, трубы взорванных заводов, трубы сожженных домов.
Всего этого я повидал предостаточно и раньше, но сейчас все это шло подряд, без перерыва, все время, пока мы ехали и пока подолгу стояли на станциях и полустанках. Было такое чувство, будто на долгом пути до Харькова все это вышло по обе стороны дороги на бесконечный мрачный парад необозримого горя и разорения. Я ехал мимо этого всего, а где-то на дне души отстаивалась тяжелая злоба на немцев. Отстаивалась, как тогда казалось, навеки, до смертного часа. Потом, уже в Харькове, Толстой в первое же утро, когда мы очутились вместе в гостинице, вспомнив эту дорогу, сказал, что чувствует себя после нее прогнанным сквозь строй, битым не до крови, а до мяса и костей, и мрачно, грубо выругался. И я понял, что не только я, а и другие ехали, испытывая то же самое, что и я».
К. Симонов. «Разные дни войны». Т. 2. М. 1972 г.Нет, на фронте, друга мои, проще. Хочу назад, в свою бригаду. А тут воспоминаниями мучают. Даже гипнотизера привозили несколько раз, вот так. Не знаю, что я там под гипнозом наговорил, но и в обычном состоянии столько всего вспомнил, что самому удивительно. Точно кто-то из авторов писал, что человек ничего не забывает. Когда же тебя профессионалы расспрашивают, то вспоминаешь все, даже прочно, казалось бы, забытые мелочи. Вот и сегодня до обеда меня «расспрашивали», трое, мать их, профессионалов. Выжали очередной раз, как белье в стиральной машине, досуха. Теперь вроде отдых у меня, ага. Только вместо стенографистки сам всякие вопросы, которые вспомнил, записываю. Вот, сейчас сижу и пишу неожиданно всплывшие подробности из прочитанного когда-то доклада о положении дел в Чечено-Ингушской АССР во время войны, а заодно о поведении чеченцев после распада СССР.
«В республике было 38 сект, ведущих активную борьбу с советской властью, укрывающих немецких парашютистов и местных бандитов. В начале сорок второго года, при приближении фронта, в горах скрылись даже руководители райкомов ВКП(б), райисполкомов и председатели колхозов, всего, если я правильно запомнил, до восьмидесяти человек. При первой мобилизации из семи-восьми тысяч мобилизованных дезертировали 10 %, при второй — из четырех с лишним тысяч около 360 человек, в январе сорок второго для укомплектования национальной дивизии удалось собрать лишь пятьдесят процентов личного состава. Всего в сорок четвертом году действовало 35 бандгрупп численностью около трехсот бандитов и около четырех тысяч человек, вроде бы прекративших бандитскую деятельность, но сохранивших оружие при себе, ожидая только прорыва немцев на Кавказ».