Северная Чаща давно считалась непригодным для жилья местом из-за близости гор, где устраивали себе логова опасные хищники, из-за слишком бедной почвы, требующей неимоверных усилий, чтобы получить какую-то отдачу, и из-за того, что леса были слишком густыми, чтобы можно было передвигаться по ним относительно безопасно. Более того, это место пользовалось дурной репутацией и славилось необъяснимыми явлениями вроде загадочных огней в гуще леса или пропажи людей, которые через неделю-две возвращались к своим семьям, но постаревшими на целые десятилетия.

Да, Северная Чаща хранила немало секретов, и Захариэль, как ни крепился, углубляясь в сердце леса, ощутил первое шевеление страха. Хоть он и поклялся себе ничего не бояться, оказалось, что страх просто притаился под слоями ненависти к зверю и горечи, вызванной кончиной брата Амадиса.

Как просто было насмехаться над суевериями сельских жителей, находясь под защитой стен Эндриаго, среди друзей и при ярком свете. И как легко одиночество и сумрак могли развеять всю решимость и самоуверенность.

Захариэль проглотил страх и опять пришпорил коня, чувствуя, что скакун тоже боится этого места. Вокруг стояли такие старые, кривые деревья, каких он еще никогда не видел, вероятно пораженные какой-то болезнью, поскольку из них повсюду сочился тягучий сок, наполнявший воздух запахом подгнивших фруктов.

Деревья мелькали мимо по мере того, как Захариэль углублялся в Северную Чащу, и ему все время чудился невнятный шепот, словно последний вздох умирающего человека. Почва под копытами коня становилась все более влажной и болотистой, и корни деревьев почти полностью скрывались под сплетенными стеблями травы.

Все дальше и дальше уходила в заросли тропа, и в душе Захариэля возникло ощущение пустоты, сосущая бездна холодила сердце и разум.

Внезапно Захариэль почувствовал себя бесконечно одиноким.

Дело было не в полном отсутствии людей, а в одиночестве души, абсолютной изоляции от окружающего мира. Ужасное ощущение сопровождалось осознанием собственной незначительности, и Захариэль едва сдержал жалобный крик.

Каким надо быть высокомерным, чтобы считать, что находишься в центре спирали! Что за тщеславие верить, будто можешь оказать влияние на путь развития всего мира.

Глаза наполнились слезами, а конь, не сознающий, какая мрачная тьма окутала душу его седока, уносил его все глубже в лес.

— Я не ничтожество, — шептал Захариэль подступившей тьме. — Я — Захариэль из Ордена.

Тьма насмешливо глотала его слова, и прежде чем звуки могли вызвать хоть малейшую рябь на поверхности окружившей его бездонной пустоты, их подхватывал и уносил неощутимый ветер.

— Я — Захариэль из Ордена! — закричал он в темноту.

Слова опять растворились в безмолвии, но в этот раз энергичное восклицание на короткий миг заставило темноту покинуть его душу. Захариэль кричал снова и снова, сознавая опасность громких звуков во время охоты на опасного хищника, но еще больше опасаясь безмолвной тьмы, грозящей завладеть его душой.

Тропа все так же уходила вглубь леса, а Захариэль продолжал громко повторять свое имя. С каждым шагом своего коня он все отчетливее чувствовал, что из земли сочатся невидимая злоба и неуправляемая стихийная энергия, словно глубоко-глубоко под поверхностью Калибана бьется готовый прорваться наружу грозный источник. Как сквозь построенную бобрами из глины и грязи плотину сочатся струйки воды, так и здесь на поверхность мира из глубины вырывалось нечто ужасное, что влияло на жизнь обитавших поблизости людей.

Едва эта мысль успела оформиться в сознании Захариэля, как он почувствовал, что уже не один в лесу.

Мягкое прикосновение к поводьям остановило боевого коня, и Захариэль жадно вдохнул глоток холодного воздуха. Он совершенно четко ощущал присутствие нескольких существ, скрывающихся в тени под деревьями.

Он знает… Он чувствует это…

Юноша не мог никого разглядеть, настолько глубоко эти существа скрывались во мраке между деревьями, и все же абсолютно точно знал, что они там, они смотрят на него из темноты.

Смотрят на него из темноты…

Он видел движение краем глаза, но стоило повернуть голову и взглянуть прямо, как едва уловимые тени исчезали. Захариэль заметил не меньше пяти существ, но не мог с уверенностью сказать, сколько их всего.

Убьем его… Он уже поражен…

Шепот порхал между деревьев, однако Захариэль знал, что эти звуки вылетают не из человеческого горла, вернее сказать, не принадлежат к миру, который можно исследовать пятью имеющимися чувствами. Он воспринимал ведущийся вокруг него разговор, и хотя слова, если это понятие можно применить к беззвучному обмену информацией, были ему совершенно незнакомы, он без труда различал их смысл.