Как и в предшествующие годы, Ева также приняла участие в этом празднестве штыков и штандартов со свастикой. Как и послов, ее также поместили в «Гранд-отеле». Через какое-то время она сразу же обратилась к Гитлеру со следующей просьбой: «Пожалуйста, шеф, не заставляйте этих людей ждать, ведь они прибыли издалека, чтобы увидеть вас. Ведь каков поп, таков и приход…» Ева очень любила подкреплять свои аргументы поговорками, делая их более образными.

Гитлер успокоил Еву, вызвал Видемана и, дождавшись ее ухода, сказал: «Ладно, пригласите этих засранцев».

Автор рассказывает об этом инциденте вовсе не для того, чтобы доказать, будто Ева активно вмешивалась в политику и сыграла пусть даже незначительную роль в подписании Мюнхенских соглашений. Нет, она не являлась ни Дюбари [51] , ни королевой Пруссии Луизой и уж тем более ни Марией-Антуанеттой [52] .

Можно ли отсюда, как Тревор-Рупер, приходить к поспешному выводу и заявлять, что «Ева Браун сильно разочарует историков»? Гитлер не был распутником, подобно Людовику IV, у него, в отличие от Людовика XVI, был по-настоящему мужской характер, и уж тем более у него никогда не было желания уподобиться Фридриху Вильгельму III и спрятаться за женской юбкой. На Гитлера с юных лет никто никогда не оказывал никакого влияния, и из разговоров в ставке видно, что он отвергал многие предложения своих паладинов, а над некоторыми даже откровенно издевался. Даже Борман мог лишь незначительно повлиять на его решения и являлся только исполнителем его приказов. Роль Евы Браун заключалась в беспрекословной демонстрации своей верности Гитлеру и готовности служить ему опорой в любой ситуации. Ведь, в сущности, он доверял только ей.

«Как вам понравилось мое обращение с дипломатами?» — спросил он Еву, и услышанное в ответ слово «поразительно» вдохновило его гораздо больше, чем подпись под текстом Мюнхенского соглашения. Подробности частной жизни Гитлера открывают нам другую, еще неизвестную страницу истории, резко отличающуюся от той, что представлена в сборниках документальных материалов. Так, например, во время войны он заявил в узком кругу, что считает Мюнхенское соглашение не победой, а чуть ли не крушением своих тогдашних планов. Своих представителей за рубежом Гитлер совершенно не воспринимал всерьез и вообще относился к дипломатам с нескрываемой антипатией. «Наши послы — сплошь бездари, они ничего не знают, ничего не понимают, не хотят изучать нравы и обычаи народов тех стран, где они временно проживают», — непрерывно внушал Гитлер Еве.

Однажды в присутствии Евы Гитлер рассказал следующую историю, подлинность которой подтверждает не только присутствовавшая при разговоре Ильзе, но и то обстоятельство, что о ней упоминается в «Застольных беседах Гитлера в ставке» [53] . В ней говорится о некоем советнике посольства и друге Хевеля [54] , который как-то оказался на куполе собора Святого Петра вместе с одной американкой, сотрудницей аппарата Белого дома. Она купила в газетном киоске несколько открыток, окинула взглядом прилегающие улицы и безапелляционно заявила, что они очень грязны и что их даже не сравнить с «нашими великолепными вашингтонскими аллеями…». Немецкий дипломат был настолько возмущен ее словами, что, не прощаясь, бросил ее одну у перил, а сам устремился вниз по лестнице, так как лифт тогда в соборе не работал. «Этот дипломат очень плохо воспитан, — подчеркнул Гитлер, — он достоин отправки в самые отдаленные районы Китая. Наши дипломаты должны сперва научиться хорошим манерам, а уже потом заниматься политическими науками. Красивая женщина вправе говорить все, что ей в голову взбредет. Ей не нужно, чтобы мужчины воспринимали ее всерьез, она просто хочет нравиться им…»

В ответ Ева сказала: «Все, видимо, произошло так, как вы рассказали, мой фюрер. Наверное, наш дипломат слишком уж настойчиво ухаживал за американкой — сами понимаете, итальянское солнце и чудесное вино, — и она дала ему пощечину, во всяком случае, в фильмах американки ведут себя именно так…»

Вне всякого сомнения, в 1938 году Гитлер уже настроился на войну с Чехословакией. Именно тогда он составил свое первое завещание, датированное восьмым мая 1938 года. Это произошло на следующий день после окончательного решения вопроса о конфликте с Чехословакией. Завещание, о котором и тогда, и сегодня мало кто знал, было отдано на хранение в рейхсканцелярию под личную ответственность министра Ламмерса [55] . Гитлер распорядился передать все свое состояние — он, правда, не указал его размеры — Национал-социалистической партии, оговорив необходимость выделить из него определенное количество легатов [56] . Еве Браун назначалось пожизненное ежемесячное жалованье в 100 марок [57] .

Аналогичные суммы предназначались также обеим сестрам Гитлера и его брату Алоизу, однако первой была указана Ева. Совершенно очевидно, что к маю 1938 года она прочно заняла место в его сердце и никакой другой женщины у него в жизни уже не существовало. В завещании — первом официальном документе, где упоминается имя Евы Браун, — нет даже намека на какого-либо ребенка или фаворита, которого можно было бы счесть таковым. Из этого следует вывод, что все слухи о наличии у Гитлера сына лишены всяких оснований, ибо он как человек, познавший трудное детство, наверняка позаботился бы о его будущем.

Ева ничего не знала о завещании, но даже если бы это было не так, в их отношениях с Гитлером ничего бы не изменилось. Гитлер теперь постоянно оказывал ей знаки внимания и разве можно сравнивать указанную в завещании смехотворную сумму с тем обстоятельством, что он распорядился при строительстве Новой рейхсканцелярии непременно оборудовать в здании для нее отдельные апартаменты. Сюда можно добавить также поездку в Прагу сразу после объявления Чехии протекторатом Третьего рейха. Была ли Ева в Градчанах [58] ? «Она никогда ничего не рассказывала об этом, — уверяет Ильзе Браун. — Впрочем, Гитлер никогда бы не позволил Еве поехать в занятый войсками город. Он хотел избежать даже малейшего риска». Данное утверждение ни на чем не основано. Достаточно вспомнить поездку Евы в Вену. Кроме того, есть сделанная Евой фотография с изображением Гитлера у одного из окон Пражского града. Значит, она точно побывала в Чехословакии.

Как известно, президент Чехословакии Эмиль Гаха во время бурного объяснения с Гитлером упал в обморок, и доктор Тео Морелл вколол ему им же самим разработанный лекарственный препарат. В 1937 году он стал одним из личных врачей Гитлера, благодаря — об этом еще нигде ни разу не упоминалось — Еве Браун, дружившей с его женой Фанни. Добродушного толстяка, специализировавшегося на лечении в Берлине и Мюнхене больных миллионеров, прозвали поэтому «доктором с Курфюрстендамм» [59] . Ранее он служил врачом на корабле береговой охраны. Однако, по мнению Гитлера, основной причиной популярности Морелла в определенных кругах было изобретение им специфического порошка, избавившего немецких солдат от блох и прочих паразитов. Ева познакомилась с ним и его женой через семейство Гофманов, и ее мать, пройдя у Морелла курс лечения, считала его настоящим волшебником. Поэтому Ева устроила доктору приглашение в Берхтесгаден. Гитлер тогда очень страдал от кишечного заболевания, причину которого Морелл устранил с помощью порошков и инъекций.