Авдеев закончил есть, сложил вилку и нож, отодвинул тарелку и вытер салфеткой губы:

– Я так понимаю, что данные из компьютера Липсица тебе получить не удалось?

Сапожников посмотрел на него как на сумасшедшего:

– Как я мог что-то сделать с его компьютером, если у нас были всего две короткие встречи и те происходили в людных местах?

И опять вопрос Михаила Петровича повис в воздухе. В это время в комнату постучали, дверь открылась, и вошел официант, принесший горячее.

– Ну что же, значит, придется тебе лететь к нему домой.

– Когда? – удивленно произнес Сапожников.

– Чем быстрее, тем лучше! – как само собой разумеющееся сказал Авдеев.

– Но как же я влезу в его компьютер? Даже не это! Как я попаду к нему домой?

– Очень просто! Попроси девушку, – на последнем слове Авдеев сделал акцент, не поднимая взгляда от стола, – чтобы она пригласила тебя в дом. Причин может быть много. Первая, ближайшая, например, на празднование Песаха – еврейской Пасхи…

Не дожидаясь окончания фразы, Сапожников прервал Авдеева:

– О какой девушке ты говоришь?

– Прекрати, Миша, ты отлично знаешь! Конечно же, о Софи Ландвер, дочери нашего одноклассника Липсица.

Сапожников сидел абсолютно поверженный. До него начинало доходить, что каждый его шаг контролируется и никакой свободы действий у него нет.

– Ну, хорошо. – Он смирился со сложившейся ситуацией. – А при чем здесь еврейский праздник?

На этот раз Авдеев удивленно посмотрел на Михаила Петровича:

– Ты шутишь?

– Нет, мне не до шуток. Я правда ничего не могу понять.

– Жаль. Я-то думал, что ты знаешь иудейские религиозные традиции, по которым в первый вечер празднования еврейской Пасхи в дом приглашаются близкие люди – родственники и друзья. Придешь на празднование в дом Липсица, останешься там на ночь и посмотришь компьютер.

– Очень у тебя все просто получается! – возмутился Сапожников. – Я не верующий. И даже не знаю, как себя вести на этом празднике. А кроме того, напоминаю тебе, что не являюсь сотрудником вашей службы, чтобы выполнять такие запредельные задания.

– Ничего, если стране будет нужно, поужинаешь по еврейским традициям, а наши сотрудники тебе расскажут, что нужно делать за ужином. Не понравится их рассказ – попросим просветить тебя коллег-банкиров. Уж им-то ты доверяешь?

После этих слов Беленький закончил трапезу, поднялся, быстро попрощался и вышел. Создавалось впечатление, что он и приходил только затем, чтобы поесть. На самом же деле, выслушав Сапожникова и Авдеева и никак на это вроде бы не отреагировав, директор департамента выразил полное согласие с планом действий, предложенным его подчиненным. А для Сапожникова все происходящее – пренебрежительность Авдеева, показное безразличие Беленького – в полной мере демонстрировало безысходность того положения, в котором он оказался.

Михаил Петрович, будучи тонким человеком, обладающим при этом аналитическим складом ума, вдруг отчетливо понял, что проиграл по всем статьям и теперь загнан в угол. Не выполнять требования Службы он не мог, это ему четко показали на примере с Ильей. Общение с девушкой тоже, как выяснилось, находилось под контролем, и наконец, ему сейчас ненавязчиво дали понять, что могут поставить в известность коллег о его работе на Службу.

«Что же делать?» – пульсировало в мозгу Сапожникова, и как-то сам собой этот вопрос сорвался с его уст:

– Что же делать?

– Позвони девушке, скажи, что будешь в начале апреля в США. Она пригласит тебя к себе на седер…

Сапожников прервал:

– Что это такое?

Авдеев с удивлением посмотрел на одноклассника:

– Ты действительно не знаешь?

– Да! – искренне ответил Михаил Петрович.

– Ладно, завтра принесу тебе книжку. Называется «Пасхальная Агада». В ней подробно рассказывается, как правоверному иудею необходимо праздновать Песах.

– Издеваешься?

– Нет, исправляю недостатки твоего образования, и то не ради благотворительности, а для пользы дела. Ладно, пойду.

Сапожников остался один. В дверь постучали, вошел официант и подал счет. Михаил Петрович положил в кожаную папку деньги. Как-то само собой получилось, что Сапожников расплачивался в ресторане, даже не прикоснувшись к еде. У его собеседников не возникло ни малейшего желания заплатить за ужин хотя бы частично. Это выглядело потребительски. Зачем платить, если рядом за столом сидит богатый человек и достать деньги из кошелька – его прямая обязанность?