Барановский Михаил Анатольевич
Шрифт:
– Затягивает, – хитро улыбаясь, повторяет Анна.
– Одно цепляет другое. Если уж делать это, то надо бы и то. А раз то, то и это. Лучше уж сразу – все по проекту.
– Иди сюда, – говорит она.
Максим приближается к ней и получает поцелуй – звонкий, как пощечина. Ничем не заслуженный, внезапный, как ветер поцелуй.
– Я люблю, когда все по проекту. Ты давал клятву Гиппократа?
– Давал, – ошарашенно.
– Хорошо, – произносит она с облегчением, как будто камень с души, как будто все теперь в корне изменится к лучшему. – Слава богу! Это очень хорошо.
В прихожей Анны толпятся уже одетые и готовые уйти армяне:
– Анна-джан, мы пошли. У Ашота свадьба сегодня! До завтра, Анна-джан. – Они толпой проходят мимо нее и Максима, все до одного седые от штукатурки.
Марьяна в глубине квартиры руководит складированием приобретенной сантехники:
– Сюда, сюда, не уроните…
Максим пристально смотрит на Анну, а она на него. Дверь за армянами захлопывается.
– Что это было? Провокация? – спрашивает он.
– Считай, что да.
– А что дальше?
– Дальше ничего.
Максим делает шаг к Анне. Но она отступает, не сводя с него глаз. И вдруг кричит:
– Марьяна!!!
На крик появляется Марьяна, как дядька Черномор с бригадой взмокших грузчиков за спиной:
– Ну что, господа, буржуи! Сладкую жизнь заказывали? Получите!
Грузчики поднимают джакузи в квартиру Максима. Максим рассеянно бредет за ними. Этажом ниже открывается дверь и в щелочку кто-то подглядывает.
– Хозяин, надо бы прибавить, е-мое, – задыхаясь, говорит один из грузчиков. – Тяжесть-то какая. Это что ж такое? Что за ванна? Дельфинарий какой-то! Слышь, хозяин?
– Ладно, прибавлю, ты смотри, поаккуратнее.
Антонина Павловна из стороны в сторону качает головой, изучая неведомое ей новое приобретение Максима:
– Господи, да что ж это?
– Это, мама, джакузи, – говорит Настя. – Ванна такая.
– Зачем нам джакузи? – недоумевает Антонина Павловна.
– Понятия не имею. Зачем нам джакузи? – переспрашивает она Максима.
– Мыться, – отвечает он.
– Мыться можно и в ванне. – Настя не скрывает раздражения.
– И в корыте, – добавляет Максим.
– Мылась я и в корыте, и ничего: дочь воспитала и жила достойно. – С гордо поднятой головой Антонина Павловна удаляется в свою комнату.
Раздается звонок в дверь. На пороге возникает небритый пенсионер с пожелтевшими седыми волосами:
– У вас тут что?
– Вы кто? – интересуется Настя.
– Я ваш сосед. Снизу.
– Здравствуйте, – говорит Настя.
Сосед заглядывает Насте через плечо, он нагло протискивается взглядом в загроможденное строительным мусором пространство коридора:
– У меня штукатурка в кухне кусками отскакивает, как при бомбежке. Вы это прекращайте! Слышите? Безобразие!
– Извините, но у нас ремонт.
– У всех ремонт. А людей уважать надо. Муж-то дома?
– А что?
– Окна меняете?
– На что?
– Тьфу ты! Рамы старые выбрасывать будете или как?
– Вам нужны?
– Не то чтоб нужны. Я б на дачу взял.
– Хорошо. Мы вам отдадим.
– Я не нищий, я заплатить могу. Вы и двери меняете?
– Вам и двери нужны?
– Все равно выбрасывать.
– Да, пожалуйста.
– Ну, хорошо. Я зайду потом. Вы бы потише. Я-то ладно, а вот дочь у меня – биохимик – не выдерживает.
Сосед уходит. Настя закрывает дверь. Из ванной появляется Максим.
– Биохимик! – ворчит Настя.
– Кто биохимик?
– Соседка снизу – биохимик.
– Ну и что?
– Не выдерживает.
– Чего «не выдерживает»?
– Да практически ничего. Зачем нам джакузи?
Звонит телефон. Мимо строительных козел, ведер и прочих явных признаков ремонта к нему устремляются Максим и Настя. Антонина Павловна тоже выходит из своей комнаты.
– Это меня, – говорит она наперерез. – Я жду звонка от Стеллы.
– Это меня, – прибавив скорости, обгоняет тещу Максим.
– Это мне звонят, – споткнувшись обо что-то, безнадежно отстает Настя.
Первым у аппарата оказывается Максим.
– Я приглашаю тебя посмотреть, как мне сделали пол, чтобы вы не вздумали стелить этот гадкий ковролин.