— Это еще что за хрень? — спрашивает Рубен, но вопрос повисает без ответа.

Дафна все так же молча и деловито достает коробок, чиркает спичкой и бросает ее на скорчившуюся фигуру. По темному силуэту разбегаются языки пламени.

Я хватаю Дафну сзади и оттаскиваю ее в сторону. Она как безумная машет руками и пытается вырваться. Дядя Марвин подходит к ситуации более здраво: пытается затоптать пламя. Дафна вознаграждает его за героизм пинком по яйцам, то есть по тому месту, где у дяди Марвина, по идее, должны были бы находиться отстреленные яйца. Удар приходится в мешок мочеприемника, который лопается со звонким шлепком.

Сидевший у стены человек убегает куда-то вглубь подземелья, даже не сбросив с себя все еще тлеющую одежду. Огонь быстро распространяется по его каморке. Становится трудно дышать.

— Пора валить отсюда, — изрекает дядя Марвин, не без труда вставая на ноги.

Нетвердой походкой, прихрамывая, он идет в ту сторону, откуда мы сюда пришли. Мы с Рубеном хватаем Дафну и тащим ее вслед за ним.

В темноте дыма не видно, но, судя по тому, как начинает щипать глаза и насколько тяжелее дается каждый вдох, дело принимает серьезный оборот.

— Не отставайте. Вперед, вперед! — кричит Марвин.

Понимая, что Рубен лучше ориентируется в этом подземелье, я слепо следую за ним, помогая волочить Дафну. Вскоре я тоже замечаю далеко впереди какой-то просвет. Постепенно мы приближаемся к выходу. Вокруг становится светлее, а главное — снова можно нормально дышать.

Снаружи, у выхода из тоннеля, происходит что-то невообразимое: десятки людей, перепачканных старой грязью и свежей сажей, один за другим вылезают на поверхность из охваченного огнем подземелья и вслед за клубами дыма расползаются по импровизированному поселку из коробок и ящиков. Рубен сцепился с Дафной и осыпает ее проклятьями, причем не успокаивается и продолжает материть ее даже после того, как я сую ему в руку несколько двадцатидолларовых купюр. Дафна опускается на землю и сворачивается калачиком. Марвин стоит рядом, держась за в очередной раз пострадавшее причинное место.

Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь высмотреть Роубса. Бесполезно: я вижу лишь толпу прокопченных зомби, перемазанных в саже, грязи, нечистотах и крови. Вылезшие из подземелья, они замирают на месте и щурят подслеповатые глаза на ярком, режущем дневном свете.

Всю обратную дорогу Дафна пребывает в состоянии, близком к коматозному. Высадив Марвина у его дома, я везу Дафну к себе, тащу ее за собой в душ, как могу, сдираю с нее грязь и копоть и заталкиваю в постель.

— Как насчет ширнуться на прощание? — наконец произносит она; это цитата из «Сида и Нэнси».

Затем Дафна отключается. Она спит так крепко, что даже начинает храпеть.

Ночь я провожу, сидя в кресле рядом с кроватью и присматривая за Дафной. Под утро меня самого сморил сон, и, проснувшись, я обнаружил, что в постели никого нет, как, впрочем, нет и маминого «бьюика», стоявшего на дорожке у дома. К двери холодильника приклеена записка: «Прости».

После обеда в тот же день у меня дома раздается звонок: «Мисс Робишо решила пройти дополнительный курс обследования и лечения», — сообщает мне усталым, бесцветным голосом администратор клиники Кингз-Парк. Кажется, больше всего он волнуется по поводу того, когда я приеду и заберу у них со стоянки нашу машину.

На следующее утро — похоже, новый день тоже будет пронзительно ясным, солнечным и теплым — отец высаживает меня у входа в клинику. Дафна появляется в комнате для посетителей и выглядит примерно так же, как тогда, когда я заехал к ней сюда впервые. Говорит она медленно и, судя по всему, дозу лекарств ей изрядно увеличили.

— Ну, — спрашивает она, — как я тебе теперь нравлюсь?

— Как всегда, — отвечаю я ей. — Какая разница, как выглядит женщина, которую любишь.

Дафна слабо улыбается и говорит:

— Знаешь, почему у любовных историй обычно счастливый конец?

Я мотаю головой, и Дафна продолжает:

— Да потому, что все они заканчиваются слишком быстро и нам не дают узнать, что было дальше. Сам знаешь: финальный поцелуй — и титр «Конец фильма». Никто и никогда не показывает, какая хрень у этих ребят будет твориться потом. А ведь настоящая жизнь только после этого и начинается.

— Ну, знаете, девушка, позволю себе с вами не согласиться: данная отдельно взятая любовная история только начинается. Ты давай отдыхай, набирайся сил, потому что потом, когда ты снова почувствуешь себя лучше…

На этом месте я замолкаю, потому что, собственно говоря, не знаю, что говорить дальше.

— Что? Что потом? — переспрашивает меня Дафна — Вернемся в наш домик или купим себе новый? Может быть, даже поженимся? Что, угадала? А потом — все, как у всех: два с половиной ребенка и чистенький, свежепокрашенный штакетник вокруг садика.

— С ума сошла, что ли? Да пошло оно все на хрен! Захотим — вернемся в «Челси». Хочешь, я даже заеду за тобой на большом желтом такси?

Это намек на финальную сцену «Сида и Нэнси» — пусть Дафна хоть немного порадуется.