Мы поражаемся этим переплетением матримониальных связей. Впрочем, знаменитости всегда ведут себя одинаково, примером тому европейские королевские дворы. Однако у нас нет никаких сведений о том, что и бедняки не практиковали подобную же эндогамию. По некоторым признакам мы лишь можем предполагать, что браки между своими, как в социальном, так и в генетическом плане, являлись формой греческого альянса. Так, например, эти обычаи «знати» обнаруживаются у афинской крупной и мелкой «буржуазии» IV века до н. э.: множество повторных браков и эндогамия. Когда Плутарх сравнивает греков и римлян, отмечают, что последние не женятся на своих ближайших родственниках. Греческая эндогамия берет свое начало в желании ограничивать альянсы, родство, вплоть до смешения этих двух понятий.

Итак, эти факты вовсе не анекдотические, и, чтобы лучше их понять, рассмотрим правила матримониальных обычаев. Женщина-супруга, переходя от мужчины к мужчине, покидая «дом» первого, чтобы войти в «дом» второго, присоединяется к ветви, как сделала Пенелопа, перейдя из «дома» Икария в «дом» Одиссея. Так, на таблице 2 перемещения Елпиники и Д... примечательно симметричны. Каждая, принадлежа к определенной ветви — Елпиника к Филаидам, Д... к Алкмеонидам, — входит в древо, символизирующее патрилинейную (по отцовской линии) структуру, характеризующуюся среди прочего двойным повторением имен одного поколения. Та же картина при появлении Д... в ветви Еврисасидов в таблице 3. Если мы рассмотрим ветви как связанные между собой, то увидим, как они обмениваются мобильными элементами — дочерями и женщинами, становящимися (на время, как Д..., или пожизненно) супругами. Так, например, Алкмеониды посылают своих супруг Керикам, Еврисасидам и неизвестной ветви Ксантипп/Перикл и в конце концов получают их назад, как, например, Койсиру. Ветви, отрезанные от их собственного отеческого ствола, женщины-супруги успешно прививаются и дают к тому же плоды. Смысл этого заключается в юридической и социальной практике афинского брака классической эпохи. Следовательно, надо изучать их в их совокупности, чтобы лучше представить историю Д...

То, что мы подразумеваем под словом «брак», не имеет ничего общего с греческим представлением о браке. Мы ассоциируем брак с неким состоянием общественной жизни, основанной на некоем пожизненном соглашении. Но у греков к этому союзу было иное отношение. У них этот союз вовсе не подразумевает верность — мужа, разумеется. Мы ассоциируем с браком взаимное чувство, как минимум, некую симметрию между партнерами. Греки нет. Любовь и брак являются для нас понятиями неразделимыми. Разве можно представить, что в наше время люди женятся без любви, как делали раньше? В классической же Греции любовь, если она есть, таковой и остается. А кроме того, там существует обычай любить. Как говорил Ахилл, каждый «разумный муж любит свою alochos». В Греции основной смысл брака — сделать женщину своей законной супругой, чтобы она дала законных детей.

Греческий брак предполагает два основополагающих момента, иногда разделенных во времени. Сперва заключение договора, объектом которого является передача права, выдача девушки [67] , происходящей из одного «дома», при посредничестве мужчины, имеющего над ней власть, за другого мужчину, ради которого она идет жить в другой «дом». Этот акт производится во время церемонии, называемой ekdosis: «передача», которая требует присутствия свидетелей. Однако ничто не меняется в жизни будущих супругов до реального празднования свадьбы — gamos, содержание которого мы и будем изучать. В юридическом плане речь идет о договоре между мужчинами о дочери одного из них. Первый является ее kyrios (опекуном), чаще всего отцом, и это дает ему право отдать ее другому. Что касается девушки, то в ее присутствии нет никакой необходимости. Совсем другое дело, когда речь идет о повторном браке. Мы уже видели, что Перикл передал Д... Клейнию, спросив ее мнение. Комедии IV века до н. э. донесли до наших дней суть диалога по этому поводу между двумя договаривающимися взрослыми гражданами-мужчинами:

Этот акт, при всей его удивительной простоте, представляет собой передачу власти, которую мужчина имеет над дочерью. Она переходит из-под власти отца под власть своего супруга. Несколько торопливый юрист пишет, что, отдавая дочь, отец наделяет покупателя властью, осуществляемой над ней силой принуждения, каковым является признак супружеской власти. Да. Только через некоторое время... Вспомним thygatres из «Илиады», настолько сильно привязанных к своим отцам, что даже после свадьбы, вдовства и захвата в качестве военной добычи именно к ним они возвращаются и идентифицируются с помощью отцовского имени. От героинь эпопеи до женщин той эпохи читается одна и та же связь — отец-дочь. Возможно, мы не уделили достаточно внимания тому, что записывается в договоре. Эту девушку отец не отдает, он передает ее. Если муж будет плохо с ней обращаться и она пожалуется отцу, тот может забрать ее к себе, воспользовавшись преимущественным правом старого «дома» над новым. Разумеется, если супруга стала матерью, она окончательно (хотя мы видели, насколько была мобильна Д...) остается в новом «доме», и это окончательное поражение отцовской власти.

В классическую эпоху брачное состязание исчезает, Одиссею не пришлось бы больше вышагивать перед имением Икария, чтобы завоевать свою красавицу, и этот факт является не столько признаком повышения престижа института брака, сколько супруги. Будущий муж больше не покупает дочь у отца; девушку передают от отца к зятю, или скорее от «дома» отца «дому», существующему или зарождающемуся, зятя. И, конечно, тот стремится к браку.

Ради хорошего и длительного брака отец дает за дочерью приданое. Хотя он и не осыпает ее «щедрыми дарами», подобно царям эпопей, идея остается неизменной, даже у бедняков: дочь отдают и принимают только с богатствами. Богатства за то, чтобы заставить ее уехать, богатства за то, чтобы ее получить. Конечно, всегда можно взять женщину и спать с ней, можно даже поселить ее в своем доме, можно рожать с ней детей — пример Аспасии... Но это не сделает законным ни брак, ни детей. Нет приданого — нет «официального» брака, таково правило. Как во всех правилах, здесь существуют исключения. Например Сократ. Мы еще будем говорить о его сожительнице Ксантиппе, но у него была и вторая женщина, официальная супруга Мирто, внучка великого стратега Аристида, «приговоренного к воздержанию по причине бедности». Сократ милостиво согласился «принять» ее без приданого. Весьма великодушный жест с его стороны, необычный и достойный упоминания.

Мы видим механизм возведения барьера, выдавливающий бедных дочерей с рынка невест. Но на первый взгляд не совсем понятно, какие последствия это может иметь для мужчин. Дело в том, что соглашение между тем, кто отдает, и тем, кто принимает, является симметричным, и родители дочери также, в свою очередь, выбирают зятя. Потому что, как гласит народная мудрость, «добро идет к добру», и бедняк не мечтает о том, чтобы заполучить в свой пустой «дом» богатую жену и приданое. Подобным воздержанием город угрожал беднякам. А также занимался тем, что основывал фонды для приданого самым малообеспеченным девушкам. Следы этой заботы мы находим в утопических построениях, подобных платоновским «Законам», где гражданское равенство, а также запрет приданого не приведут к тому, что «бедняки, за отсутствием денег, постареют, не женятся и не выдадут замуж дочь». Но он беспокоится о другом смысле приданого, о его роли социального маркера, чувствительного к внутреннему миру «дома», супружеским отношениям. Он боится, что жена не выиграет от превосходства, которое дает ей приданое, превышающее состояние ее мужа: «из-за денег там [в нашем городе будущего] меньше возникает дерзости у женщин и низкого, неблагородного порабощения ими мужчин» («Законы», 774 с).