Наверно, это было уже тогда, когда Иосиф преподавал в Амхерсте. Я говорю о времени, когда он еще там не работал, он читал лекции в Колумбийском университете, и он искал постоянную работу. А про то, что его не вызвали на интервью в Бостонский университет, сказал мне он сам. Это из первых уст. А моя байка про Набокова, что Набокова в свое время не взяли в Гарвард и какую роль сыграл в этом Роман Якобсон, об этом мне рассказала сестра Набокова Елена Владимировна.

Но постоянная работа у него была в Мичигане, хотя он страдал оттого, что находится в глубокой провинции. И из Мичигана он ушел в пять колледжей с перерывом в год — 1981-й, который он провел в Риме в качестве стипендиата Американской Академии.

Вероятно, находясь в Мичигане еще, он уже искал работу.

— Иосиф активно сопротивлялся тому, чтобы в чтение и интерпретацию его стихов вносили биографический элемент. Сам же он непременно это делал, говоря о Цветаевой, Мандельштаме, Ахматовой, да и о любом западном поэте. Что теряет читатель, мало знающий о жизни Бродского?

Я думаю, что многое. Более того, мне кажется, что он сам очень много биографических элементов вносил в свою поэзию, достаточно завуалированных, но узнаваемых. Может быть, потому что я его давно и хорошо знала, я чувствовала, где о себе, а где не о себе. Достаточно вспомнить "Колыбельную Трескового мыса". Там всё о себе.

А что, вы думаете, было главной причиной его запрета в завещании на официальную биографию в течение пятидесяти лет после его смерти?

Причин могло быть несколько.

Все мы получили письма с просьбой не помогать никому, кто решит писать биографию Бродского.

Я знаю, я позвонила Марии и сказала: "Мария, ведь это глупо. Если вы не хотите, чтобы о нем писали друзья, которые его любили и которые могут написать правду, о нем будут писать все, кому вздумается: кто один раз был с ним в ресторане, кто с ним по бабам бегал… Вы не можете людям запретить писать о Бродском. Они напишут все, что угодно, у вас над ними контроля нет. Так как же вы вместо того, чтобы поддержать тех, кто напишет о нем правду с любовью и с добрыми намерениями, не понимаете, что на нем будут делать себе карьеру случайные люди?"

Были ли у вас проблемы с вашей книгой? Вам тоже нужно было просить разрешение на цитирование стихов и писем?

Да, они мне разрешили включить одно письмо, и то не полностью, а только выдержки из письма, а у меня много его писем. Со стихами у меня не было проблем.

Нас призывают следовать указаниям самого поэта — не делать из него биографического героя. Но ведь наша память о нем, наши свидетельства — гарантия избежать будущей мифологии. Может быть, все его друзья должны написать о нем свои воспоминания, оставить какой-то документ?

Наверно. Мне кажется не очень дальновидным и его распоряжение относительно судьбы творческого наследия.

Может быть, потому, что трудно было найти кого-то среди русских для этой весьма неблагодарной работы?

— И в России, и в Америке есть люди, которые могли бы заниматься наследием Бродского эффективно. В России — Яша Гордин, если бы он согласился, а здесь — Лосев, Сумеркин, Вика Швейцер… Я думаю, Иосиф об этом всерьез не думал.

Знаете ли вы о взрослой дочери Иосифа от балерины Маши Кузнецовой? Почему, на ваш взгляд, он скрыл ее существование от Марии? И сейчас она и ее сын, внук Иосифа, обделены наследством.

Я о ней знаю, более того, мне однажды было поручено передать ей деньги. Я это и сделала через общих друзей, когда была в Петербурге. Но я с ней незнакома.

Последнее стихотворение, посвященное М. Б., датировано 1992 годом. Вы думаете, что Бродский так и не залечил рану, ею нанесенную?

Думаю, что давно залечил. Но ему нужно было иметь некую Дульцинею, в которую он безнадежно влюблен, потому что она была источником его вдохновения. Вы обратили внимание, что Марии ничего не посвящено?

Не посвящено, но адресовано, например, "Византийское", "Иския".

Это очень хорошие стихи.

"Отказаться можно от всего, — говорит Бродский. — От всего можно отказаться". От чего он отказался, что не по силам обыкновенному человеку?

Об этом мы читаем в его стихотворении "Я входил вместо дикого зверя в клетку…". Лучше, чем сказано в его стихах, я не скажу. Он отказался от примирения с фактом, что Вселенная будет жить без него.

Значит ли это, что он страдал таким грехом, как гордыня?

Я думаю, это скорее понимание своей миссии. А может, и гордыня.

Но он боролся с этим грехом почти физически, вы чувствуете, что его мышцы напрягаются, когда он упражнялся в смирении, хотел быть скромным и нарочито принижал свои поэтические достоинства, называя свои стихи стишками и стишатами и так далее. Я об этом много думала и писала.

Мы как-то забываем, что он был человеком с огромным чувством юмора и самоиронии. В кругу близких людей он любил и умел над собой посмеяться. Он относился к себе легко, "без придыхания". Поэтому мне трудно сказать, когда он смирял свою гордыню. Я знаю, есть люди, перед которыми ему было естественно быть таким горделивым, а он пытался себя сдерживать.